Те, кого он назвал, приблизились к нему, и он ушёл с ними к востоку, а прочие спрашивали друг друга:
— Кто сюда проник? Лазло? Кто же это? Нет, не лазло, казло!.. Может быть, козлы? Да что ты!
— Вот что, — сказал Дигори, повернувшись к Полли. — Я должен пойти за ним… за львом. Только он даст мне то, что ей поможет.
— И я пойду, — сказал Фрэнк. — Понравился он мне. Да и с лошадкой поговорить надо.
Все трое смело пошли к совету зверей, во всяком случае — настолько смело, насколько это им удалось. Звери были так заняты беседой, что не сразу заметили их и услышали дядю Эндрю, который стоял довольно далеко и надсадно звал:
— Дигори! Вернись! Немедленно иди сюда, кому говорю!
Когда люди проходили мимо зверей, те замолкли и на них уставились.
— Это ещё кто такие? — спросил бобёр.
— Простите… — начал Дигори, но кролик перебил его:
— Наверное, салатные листья.
— Нет! — поспешила сказать Полли. — Нас нельзя есть, мы невкусные.
— Смотри-ка! — сказал крот. — Говорить умеют. Салат он речью не наделял.
— Может, они вторая шутка? — предположила галка.
Пантера перестала умываться и сказала:
— Ну, первая была лучше. Кто как, а я ничего смешного не вижу! — И, зевнув, принялась умываться опять.
— Пожалуйста, пропустите нас! — взмолился Дигори. — Я очень спешу. Мне нужен лев.
Тем временем Фрэнк пытался привлечь внимание Землянички и наконец преуспел:
— Лошадка! Ты-то меня знаешь, объясни им.
— О чём это он? — спросили её звери.
— Знаю… — нерешительно произнесла лошадь. — Я мало что знаю. Наверное, все мы ещё очень мало знаем. Но где-то я вас видела… Где-то я вроде бы жила… или видела сон, прежде чем Аслан разбудил нас. В этом сне вроде бы жили вы трое…
— Ты что, — удивился кебмен, — меня не признала? А кто тебя чистил? Кто кормил, а? Кто попону надевал, когда холодно? Ну, не ждал я от тебя!
— Минутку, минутку… — проговорила лошадь. — Дайте подумать. Да, ты привязывал ко мне сзади какой-то тяжёлый ящик и гнал куда-то, и я бежала, а ящик очень грохотал…
— Зарабатывали мы с тобой, — сказал кебмен. — Жить-то надо и тебе и мне. Без работы да без кнута ни стойла бы не было, ни корма, ни сена, ни овса. Любила ты овёс, если я мог его купить, тут ничего не скажешь.
— Овёс? — переспросила лошадь, прядая ушами. — Да, что-то такое помню. И ещё… Ты сидел сзади на ящике, а я тащила и тебя, и ящик. Бегала-то я.
— Ну, летом ладно: ты тянешь, я себе сижу, — сказал Фрэнк. — А зимой? Когда ноги как ледышки? Ты бегаешь, тебе что, а я? И нос замёрзнет, и щёки, и рукой не шевельнуть, вожжи не удержишь.
— Там было плохо, — сказала лошадь. — Камни, трава не растёт.
— То-то и оно! — обрадовался Фрэнк. — Плохо там было. Одно слово — город. Мостовые. Не люблю я их. Мы с тобой из деревни. Я там, у себя, в хоре пел. А пришлось, жить-то надо.
— Пожалуйста! — взмолился Дигори. — Пустите нас! Лев уходит, а мне очень нужно с ним поговорить.
— Понимаешь, лошадка, — сказал Фрэнк, — молодой человек хочет со львом поговорить, Асланом. Может, довезёшь его? Будь так добра! А то вон куда ваш лев ушёл. Мы уж с барышней дойдём.
— Довезти? — переспросила лошадь. — Ах, помню, помню! Ко мне садились на спину… Когда-то давно один из ваших, коротенький, часто это делал. Он мне всегда давал такие твёрдые белые кубики… Очень вкусные… лучше травы.
— А, сахар, — сказал Фрэнк.
— Пожалуйста! — снова взмолился Дигори. — Очень тебя прошу!
— Довезу, о чём говорить! — согласилась лошадь. — Только по одному. Садись.
— Молодец! — сказал Фрэнк и подсадил Дигори.
Тот удобно уселся — ведь и прежде ездил на пони без седла — и сказал:
— Иди, Земляничка, пожалуйста!
— А у тебя нет сладкой белой штуки? — спросила лошадь.
— Сахару? — огорчился Дигори. — Нет, не захватил.
— Ну ничего, — сказала Земляничка, и они двинулись в путь.
Только тогда животные заметили ещё одно странное существо, тихо стоявшее в кустах в надежде, что его не увидят.
— Это кто такой? — спросил бульдог.
— Пойдём посмотрим! — крикнули другие.
И пока Земляничка бежала рысцой, а Полли и Фрэнк поспешали за нею, решив не дожидаться её возвращения, звери и птицы кинулись к кустам, лая, воя, рыча на все лады, с радостным любопытством.
Надо заметить, что дядя Эндрю воспринимал по-своему всё, что мы сейчас описали, совсем не так, как Фрэнк и дети. То, что ты видишь и слышишь, в некоторой степени зависит от того, каков ты сам.