— Я… я и сам чуть не съел яблоко, — признался Дигори. — Тогда бы и я…
— Да, сын мой, — сказал Аслан. — Яблоко непременно даёт бессмертие и силу, но оно не идёт на пользу тому, кто сорвал его по своей воле. Если бы кто-нибудь посадил здесь то семя не по моему велению, а сам, дерево охраняло бы Нарнию, но как? Нарния просто стала бы жестокой и сильной державой вроде Чарна, а не доброй страной, какой я её создал. Колдунья хотела, чтобы ты ещё в одном нарушил мою волю, помнишь?
— Помню, — сказал Дигори. — Она подбивала меня взять яблоко для мамы.
— Оно бы вылечило твою маму, — сказал лев, — но пришёл бы день, когда и ты, и она пожалели бы об этом.
Дигори молча плакал, утратив последнюю надежду, но знал, что лев говорит правду: на свете есть кое-что пострашнее смерти. Он плакал, пока не услышал тихий голос:
— Так было бы, сын мой, если бы ты поддался и сорвал яблоко. Теперь будет не так. В твоём мире нельзя жить вечно, но здоровым быть можно. Иди сюда. Сорви яблоко для мамы.
Дигори понял не сразу, а когда понял, медленно, словно во сне, подошёл к дереву. Король и королева закричали «ура!», а гномы и звери подхватили крик, когда он сорвал яблоко и положил в карман. Потом он вернулся ко льву и спросил, забыв сказать «спасибо»:
— Можно, я пойду домой?
Глава пятнадцатая. Как кончилась эта повесть и с чего начались остальные
— Когда я с вами, колец не надо, — сказал глубокий голос.
Дети заморгали, огляделись и поняли, что опять оказались в лесу между мирами. Дядя спал на траве, Аслан стоял над ним.
— Пора вам в ваш мир, — сказал лев. — Только сперва я покажу вам кое-что, а вы запомните.
Они посмотрели и увидели ямку в траве, сухую, без воды.
— Прошлый раз, — продолжал лев, — это был пруд, через который вы попали в Чарн, где умирало солнце. Теперь пруда нет, нет и Чарна, словно и не было. Пусть помнят об этом потомки Адама и Евы.
— Хорошо, Аслан, — сказали дети, а Полли спросила:
— Мы ведь ещё не такие плохие, как они?
— Ещё не такие, дочь Евы, — сказал лев, — но с каждым столетием всё хуже. Очень может быть, что самые плохие из вас узнают тайну, опасную, как то заклятие. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в великих странах вашего мира будут править тираны, которым так же безразличны радость, милость и правда, как злой королеве. От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и много ли натворят. Это предупреждение. А теперь — повеление: как можно скорее отнимите у дяди кольца и закопайте поглубже, чтобы никто их больше не трогал.
Дети смотрели на льва, и вдруг лицо его стало сверкающим золотым диском, или золотым морем, в которое они погрузились, ощутив при этом такое блаженство и такую силу, что им показалось, будто они ещё не знали счастья и мудрости, никогда не были хорошими и даже вообще не жили. Память об этом мгновении осталась с ними навек, и, пока они были вместе, одна мысль о дивном блаженстве смывала страх, раздражение и горечь; мало того: им казалось, что блаженство это — рядом, за дверью или за углом, и вот-вот вернётся. А сейчас, почти сразу, все трое оказались в шумном и душном Лондоне. Дядя, естественно, проснулся.
Стояли они перед домом Кеттерли, и всё было точно так же, только исчезли кебмен, лошадь и колдунья. У фонарного столба не хватало железки; на мостовой лежал разбитый кеб; толпа ещё не разошлась. Все занимались главным образом оглушённым полисменом, и то и дело слышалось: «Вроде очнулся!..» — или: «Ну как, получше?» — или: «Сейчас прибудет «Скорая помощь».
«Вот это да! — подумал Дигори. — Здесь не прошло и секунды».
Многие удивлялись, где же великанша и лошадь. Детей не заметил никто — ни тогда, ни теперь. Дядю Эндрю никто бы и не мог узнать в таких лохмотьях и в меду. К счастью, дверь была открыта, служанка стояла на пороге (вот уж день так день!), и дети быстро втащили дядю в дом, так что никто ничего и не спросил.
Дядя кинулся вверх по лестнице, и они испугались, не хочет ли он спрятать оставшиеся кольца, но беспокоиться было не о чем: он спешил подкрепиться. Из своей спальни он вышел в халате и затрусил в ванную.
— Ты добудешь все кольца, Полли? — спросил Дигори. — Я хочу сразу пойти к маме.
— Добуду, — ответила Полли. — Скоро увидимся. — И побежала на чердак.
Дигори перевёл дух и тихо вошёл в мамину спальню. Среди подушек, как и много раз прежде, белело её исхудавшее лицо, от одного взгляда на которое вы бы заплакали. Дигори вынул из кармана яблоко жизни.