Идти было легко, помогали утренняя свежесть, сытый, но легкий завтрак, да и тур шел немешкотно. Рыцарь молчал, молчал и Луу. Действительно, о чем говорить доблестному рыцарю с торговцем? Если вчера связывал их общий бой, то сегодня — лишь дорога.
— Устанешь, скажи, — нарушил молчание рыцарь верстах в десяти пути.
— Не, я привычный, — ответил Луу. Украдкой он сунул за щеку кусочек Красного корня, и оттого действительно не чувствовал томления, слабости. Недаром каждый такой кусочек меняется на золото — не по весу, по размеру. А что делать? Жалко есть золото, а еще жальче — отстать от рыцаря. Да ничего, последний переход…
Глава вторая
Тур шел мерно, четыре версты в час. Можно бы пустить и рысью, да тогда торговец точно заморится. Короб тяжелый, а в коробе вся его жизнь. Раз уж взял попутчика, придется довести. Рыцарская честь того требует.
Фомин усмехнулся. С детства любимыми книгами были томики о доне Румате Эсторском, землянине, прилетевшем на отсталую феодальную планету. Интриги, поединки, коварство и любовь. Дон Румата помогал слабым и обездоленным противостоять гнету невежества и мрака Темных Веков. Как мечталось попасть в прекрасный отряд Прогрессоров, чтобы бок о бок с бесстрашным доном нести в Темное Прошлое Светлое Будущее. На каждый праздник ему дарили по книге, и в итоге он стал обладателем «Всего Руматы». Ему завидовали и становились в очередь «на почитать». Одну книгу так и зачитали, «Возвращение Руматы».
Мечты опасны тем, что они иногда сбываются. Только получается почему-то немножечко иначе, чем мечталось. Не гордым отрядом прогрессоров пришли они в этот мир, а кучкой безнадежно потерявшихся людей. Что ж, они еще раз доказали себе и миру, что ко всему можно приспособиться, все превозмочь, и если и не диктовать судьбе, то достойно играть с нею. Приспособились. Стали играть по правилам этого мира. И повели игру на уровне гроссмейстерском, иначе и затевать не стоило. С графьями жить — по-графьи выть, как не совсем изящно, но точно выразился Коммодор.
И выли — год за годом. Создавали красивую легенду о себе — и для себя. Главное, как легло-то. Станиславский был бы доволен, сверхзадачу артисты не заучили, а вросли в нее, так вросли — со шкурой не отдерешь. Да они и не хотели уже — отдирать. Потому что кроме роли ничего и не оставалось. У Руматы был тыл — добрая, светлая, сильная Земля. У них тыла не было. И потому они стали собственным тылом. Больше ничего не оставалось. К счастью, успели раньше, чем поняли: никакой игры нет. Есть жизнь. И смерть. «Чур-чуры, вне игры» кричать бесполезно, никто не услышит. Тот, кому продолжало казаться, что все происходящее — морок, сон, понарошка, — либо трезвели, либо умирали. Потеряв треть экипажа, спохватились. Теперь бой идет не до первой крови — до последней.
Ох, что-то он не того… Не ко времени рассусоливать начал. Не рыцарское это дело — сусолить. А впрочем, рыцарь дома Кор — это вам не восемь пудов мяса и железа. Это еще и горы ненужных воспоминаний.
Парит. К дождю.
Дорога оказалась спокойной, даже, пожалуй, слишком. Все давно прошли, ни попутчиков, ни встретчиков. Так замирает всё — лес, поле, даже безумолчный город — перед грозою. Ну и что? Молнии по кочкам не бьют. Хотя грозы, они разные бывают… И кочки тоже.
Ему казалось, что за ними следят. Давление чужого взгляда. С точки зрения доброй старой науки двадцать первого века — совершенная чушь. Самовнушение. Однако он просто-таки ощущал прикосновения страха и ненависти. Торговец тоже ежился и шел быстрее. Нет худа без худа, а добра без добра. Помочь, короб у него взять? Бышка и не заметит, но — не стоит, во всяком случае, пока. Избыток сладкого зубам вреден. И диабет вызывает, сахарный. А торговец не робкого десятка.
Робкие сейчас, похоже, и вовсе не родятся.
Тур раздувал ноздри, подтверждая — лесовики близко. Но не очень близко. Если так — пусть. За себя Фомин не боялся — сколько лягушек заклюют цаплю, сколько черепах догонят борзую? Торговца не хотелось терять. Фомин вспомнил тех, кого потерял. И не вернуть…
Но ни воды, ни крови так и не пролилось, когда впереди показались башни Замка Т’вер. Башни знатные. Показались не в поле, тогда б до них идти да идти, а миновали бор, и вот он, Замок, как на ладони.
До самой ладони добираться пришлось еще порядочно — к озеру, потом по дамбе к острову, которым, собственно, и был Замок.
Отличное местоположение. Можно обороняться против армии, любой армии ходящих по земле, покуда хватит терпения и еды. Хотя, кажется, уже лет пятьдесят желающих осаждать замок Т’вер не находилось. Люди жили если и не дружно, то осторожно. Но помимо людей, существуют и другие раздражающие факторы. Лесовики, они же муты, бродящие где придется и промышляющие охотой и собирательством. Только собирают они с крестьянских полей и на крестьян же и охотятся. Даже вот на рыцарей нападать стали. Потому деревни лепились к замкам поближе — чтобы в случае чего отряд мог добраться поскорее. Или за стены спрятаться всею деревней, со скотиной и каким-никаким движимым имуществом.
Оберегать народ от мутов — бремя баронов. А содержать баронские дружины — бремя крестьян. Взаимовыгодный союз. Не защитишь — так и содержать тебя будет некому. Не хочешь отдавать часть урожая? Ступай прочь с баронской земли, мир большой, места хватает. Потому как ежели барон покровительствует деревне год, другой, десятый, она, деревня, становится баронской…
Написание краткого курса политэкономии Преображения придется продолжить в другой раз — Фомин стоял у ворот. Успели засветло. Ничего удивительного, не шли — летели. Бышка и тот запыхался. Отдохнет. Все мы отдохнем. Стены высоки, мост опущен, добро пожаловать!
Кому добро, кому и не очень. Стражники, числом трое, отсалютовали рыцарю алебардами, а вот мирного торговца пропускать не торопились.
— Он с вами, доблестный рыцарь? — спросил старший стражник. — Ваш человек?
— А что?
— По случаю праздника наказано ужесточить проверку. Мало ли каких людей нанесет. Праздник, он разных мух манит…
Понятно. Стражники надеются получить от торговца мзду за право войти в замок. А потом — за право продавать что-нибудь, иначе, как подозрительного, вышвырнут прочь. Нелегко свободному человеку, всяк норовит отщипнуть кусочек. Раз кусочек, два кусочек, брей-ка голову, дружочек.
— Он — мой спутник, — сказал Фомин.
Торговец с благодарностью посмотрел на рыцаря. Спутник — это почетно. Это если и не равный (равенство с рыцарем? Куда хватил!), то и не холоп.
— И доблестный рыцарь ручается за него?
— Ручается, ручается…
Пропала мзда, как вода из растопыренной пятерни, но стражники вида не подали. Рыцарь всегда рыцарь. Лучше потерять воду, чем пятерню, да еще по локоток.
Узким переходом шли они к гостинцу. Поляна цвела шатрами нахлынувших гостей. Народу всякого действительно скопилось много — и торгового люда, и прислуги, и господ. Начинать, конечно, следует с господ — им приветствие, почет и уважение. К счастью, мало их, господ, сейчас на улочках, а то б вовсе не добраться до цели — два притопа, три прихлопа. Куртуазность.
А они добрались.
Гостинец, резиденция баронессы Т’вер, был грубым, могучим, стойким строением. Стены локтей по восемь, по десять толщины, крохотные оконца-бойницы, и то лишь со второго уровня, башни по углам. Меньше света — крепче спится. Спокойнее — за такими стенами-то. Хотя из десяти баронов девять погибают от причин неявных, когда равно можно подозревать лихорадку, неумеренное обжорство, любострастие и помощь наследников.
А служба оповещения у них работает исправно — через площадь спешил кто-то из рыцарей-послушников дома Т’вер. Приблизясь, он перешел на степенный шаг.
— Мы рады приветствовать доблестного рыцаря на земле дома Т’вер!
— А уж я-то как рад! — ответил он нецеремонно. Впрочем, именно подобным образом и рождаются традиции — если у истоков стоит достаточно авторитетный дом. Не исключено, что фраза «а уж я-то как рад» будет иметь самое широкое распространение со следующего сезона. Но в этом… Впрочем, рыцарь-послушник и виду не подал, что услышал неподобающее.