Если идти на север от ворот столицы, то, через несколько месяцев пешего пути, придерживаясь проложенных мелимитоловых трасс, порой единственного ориентира в этих пустынных землях, покрытых вечной тьмой, путник мог войти в земли Тристанского бароната, одного из древнейших и сильнейших на острове, расположенного в обширных нагорьях северной части Рейнсвальда, где часты пылевые бури, закручивающиеся в глубоких ущельях в настоящие вихри. Однако стоит завываниям ветра и поднятым тучам пыли снова сойти на спад, так и не сломив сопротивление стен, как перед путником откроется громада Тристанского Замка, столицы Тристанского баротана и семейного дома Эдварда. Все здания и постройки этого военного комплекса, защищенного высокими стенами, и даже огромный док для кораблей, были вырезаны на самом обрыве анклава, в одной из скал, нависавших над безмерной пропастью. Именно эта крепость, вырезанная из единого куска скалы, была родным домом для молодого барона, куда он возвращался после своих походов.
***
Над летающим островом, как всегда, раскинулась вечная ночь. Темнота, закрывшая эти земли, никогда не рассеивалась, поскольку в вечно черном небе над ними и не было источника света, способного осветить этот почти мертвый мир.
Только порой начинало казаться, будто тьма, словно стремясь поглотить даже те маленькие огоньки, что еще здесь загорались, становится сильнее, чем обычно. И искусственные источники освещения словно сжимаются, не в силах прорвать своими слабыми лучами света этот бесконечный мрак, толстым пуховым одеялом окутывающий все вокруг. Даже мощные прожектора верфей и ремонтных доков, где работа не останавливалась ни на минуту, располагавшихся в нескольких сотнях километров отсюда, с такого расстояния похожие лишь на размытые светлые пятна, и то становятся слабее, отступая перед тьмой, исконно пребывавшей здесь и столь бессовестно подвинутой людьми.
Эдвард отпил из своего бокала и глубоко вздохнул. Он не любил темноту. Именно так представлялась ему настоящая смерть, в своей неудержимой и бесконечной жадности поглотить все живое. Бесконечная тьма, в которой душа блуждает в поисках выхода и не находит его, бессильно мечась в тюрьме без оков и засовов. Сколько бы ни говорили проповедники о высших силах и лучших местах, барон так и не смог себя заставить поверить ни в одно из их изречений, убежденный лишь в том, что если какой-то из богов и существовал, у него просто не хватило бы воображения, чтобы создать подобный мир. Ни один бог не станет разрушать ради самого процесса разрушения, в этом нет ни логики, ни смысла. А уж высшие существа, если они действительно где-то и могли бы существовать, вряд ли станут уподобляться маленьким детям, ломающим свои же труды просто потому, что им так хочется.
Молодой барон усмехнулся. Даже здесь, на балконе его родного дома, темнота вольготно расположилась всего за несколькими метрами от перил. Настенные плазменные факелы, с пляшущими огоньками ярко-голубого пламени, поставленные здесь еще по прихоти его деда, не могли развеять ее полностью, только отгоняли дальше от замка, где она и выжидает, когда придет подходящее время. Ведь тьма оставалась первоосновой, ей не нужны подпитка и топливо. Любой огонь когда-нибудь погаснет, в то время как тьма бесконечна. Единственная вечность, созданная природой.
Поставив бокал на столик рядом, Эдвард облокотился на перила, чувствуя сквозь ткань мундира холодный камень и слушая, как медленно двигаются его собственные мысли. Если упасть отсюда, падать придется очень долго. Настолько долго, что успеешь даже устать, а чувство страха пройдет само собой, оставив только ожидание неминуемой смерти, ведь с такой высоты не спасешься, не помогут ни парашюты, ни реактивные ранцы. К тому же, темнота на окраинах никогда не пустует, а охрана внешних линий рассказывает истории о самых причудливых существах, забредающих под наводку автоматических пушек. В действительности и здесь стоять было не совсем безопасно. Системы защиты уничтожали практически любых тварей, видимых и невидимых, у каких лишь хватало смелости подбираться сюда, но порой происходило и так, что какой-то процент все-таки проникал сквозь оборону, в полуобморочном безумии кидаясь на любые живые существа, вне зависимости от их размеров и защищенности.
Рассказывают, что именно так погиб барон Старфорда, хотя злые языки добавляют, будто здесь не обошлось без его старшего сына, уставшего от старика и буквально мечтавшего о том недалеком дне, когда отец, наконец, испустит дух и оставит ему все наследство.
При мысли о наследнике Старфорда у Эдварда опять упало настроение. Несмотря на свое дворянское звание, этот человек был просто выдающейся скотиной, не желавшей мирится ни с чем, кроме собственных желаний. Старфорд, прежде богатый баронат, заметно обеднел из-за его постоянных кутежей и любовниц, которых сам барон осыпал подарками почем зря. И кажется, ему все было мало, поскольку постоянно приставал к любым девушкам, вне зависимости от их положения. На одном из балов у него даже хватило наглости пристать к его двоюродной сестре. Тогда Эдвард вызвал Старфорда на дуэль, но до настоящей схватки не дошло из-за вмешательства третейского судьи, в роли которого выступил король. По высшему решению наглец приносил публичные извинения, что, впрочем, все равно не повлияло на его дурной нрав.
И все же без этого человека сейчас не обойтись. Старфорд занимает стратегически важное положение на острове, а тот факт, что при всем своем непробиваемом самолюбии у барона хватает ума содержать гарнизон на Фолькле, важном перевалочном пункте, где ежедневно останавливают торговые корабли, делает его пусть и невыносимым, но необходимым союзником.
Эдвард повернулся к темноте спиной и глубоко вздохнул. Как ему все это надоело. Последние месяцы рейнсвальдское общество находилось в предлихорадочном состоянии, и каждый день приносил все более настораживающие вести. Король Иинан Третий теперь уже бесповоротно слег, через несколько дней после того, как ему исполнилось двести восемь лет. Почтенный возраст, особенно при его положении, когда всегда приходится оглядываться за спину и помнить о врагах, в любом случае появляющихся в тени престола. Иинан был хорошим королем, честным и справедливым, когда надо даже жестоким, но ровно до тех пор, где кончается необходимость, не рискуя и не заходя дальше. И всего лишь месяц болезни - от него осталась только собственная тень, бледное отражение прежде великого человека.
Последний раз Эдвард видел его пару месяцев назад, на торжественном приеме во Дворце, резиденции королей вот уже двадцать пятое столетие. Слабый и исхудавший то ли от болезни, то ли от лекарств, едва державшийся на ногах и совсем сгорбившийся под весом королевский регалий, Иинан уже не выглядел достойным правителем. И даже Эдвард в тайне желал ему смерти, что сейчас могла стать лишь успокоением для этого истощенного и измученного человека.
Каково это, чувствовать себя лишь осколком, не сгоревшим до конца угольком собственной личности, на который твои же подданные смотрят скорее с жалостью, чем с почтением? От такой болезни король не сможет до конца оправиться, к тому же уже никто и не ждет этого. Дворяне делят власть, выставив сразу трех новых претендентов на престол. Пока интриги больше похожи на подковерную мышиную возню, поскольку никто не посмеет в открытую выступить против еще живого короля. Даже если у бунтовщиков и выйдет совершить переворот, то возведенный на престол претендент лично сотрет всех предателей в порошок, вне зависимости от того, помогали ли они ему выступить на престол или же пытались поддержать его соперника. Предавший однажды вполне способен предать и во второй раз, к тому же, феодалы оставались самой надежной опорой престола, его стабильности и порядка на острове. Так что любой, кто пытается ее расшатать, удалялся, как прогнившая деталь, ради спокойствия остальных. Так было и раньше, но сейчас интриги уже развернулась до такого состояния, что их не остановит даже подписанное королем собственноручно завещание. Ныне сложившиеся партии проигравших претендентов вряд ли согласятся его признавать.
Промышленные баронаты северного полуострова, соединенные с остальной частью анклава лишь знаменитым Хальским мостом, чудом инженерного искусства, поддерживали ставленника барона Гористара, графа Розмийского. Сына короля, молодого и очень эмоционального юношу, но слишком доверчивого, чтобы править самостоятельно. Клан Гористаров наверняка попытается взять политику под свой контроль через его голову, что не несет ничего, кроме масштабного воровства из казны да еще большей усобицы между баронатами. Вряд ли кто-то согласится с тем, что казну будут разворовывать без его участия. К тому же, сам клан, со своей древней и гордой историей, не был любимцем всего острова, слишком уж чванливой и заносчивой семейкой являлись. К тому же, они наверняка снова развяжут экспансию на Саальт, сейчас державшимся на грани гражданской войны. Эдвард, как и его отец, всегда выступал категорически против этого. Конечно, наступление несло огромные сиюминутные прибыли, но в итоге они лишь бы озлобили ближайшего соседа, которого в подчинении Рейнсвальду все равно не удержать, столь мощную оккупационную армию король не смог бы собрать на постоянной основе. А значит, в конце концов, все снова перерастет в позиционную борьбу с взаимными перехватами торговых караванов и отдельных боевых кораблей, как в прошлый раз. Тогда остров едва сам не свалился в гражданскую войну, и лишь усилиями деда Эдварда удалось заключить мир, до сих пор еще державшийся. Зато Гористар уже не в первый раз призывал «вернуться и добить врага», явно надеясь нажиться на военных заказах.