— А кто там сегодня?
— Рахманов. Он и говорит: спокуха, все ништяк, это герыч, только с ФОСами. Вентилируете? Ну, зашибись. Атропином ширните, пусть высохнет… Пять кубов сделали — порядок. Подсох, зарделся, зрак расширил — победила наука, типа. Потом восстал, с трубы снялся, и в отказ: мол, я не я, лошадь не моя, какие наркотики, что вы? И в мыслях не держу! А у самого трассы[18] до горла.
— Ка-з-зел!
Мы с Веней втиснулись на свободное место.
— Здорово, Леха. Кого это вы так нещадно?
— Вячеслава Добрынина.
— Е! А у нас первым вызовом — Каролина Сысолятина, новорожденная.
— Охренел народ, не иначе.
— И стар и млад причем. У нас, к примеру. Иллюзия Свербло есть.
— Что-что у вас есть?
— Иллюзия Свербло, шестьдесят три года. Каждую ночь вызывает, сука рваная, реланиум хочет.
И сразу следующий:
— А я однажды ДТП обслуживал, так там цыган был — Ихтиандр Свиногонов.
— Да ладно гнать!
— Ты Ленечку Старикова знаешь? Вот он подтвердит: сидит парниша, жалуется на боли в груди, я ему: вас как зовут? А он замялся так, на секунду, и говорит: называйте меня Саша. Беру паспорт — Ихтиандр! — еле сфинктеры удержал. А еще мы как-то у Пенелопы Потаповны Ратгаузен были.
Хмыкают.
— В Швеции режиссер есть, Лукас Мудиссон. Прикинь, Аля, замуж тебя такой позовет: «Дорогая, давай поженимся. Уедем в Стокгольм, ты там Алевтиной Мудиссон станешь».
— Очень смешно.
По-моему, да.
— А я когда учился, к нам на нефрологию привели девчушку по фамилии Безденежных. У нее пиелонефрит и аномалия развития почки — два мочеточника. Всего, стало быть, три. Ну, то да се: УЗИ, анализы, тра-та-та… а вот посмотрите, коллеги, интересная особенность: наряду с характерным для пиелонефрита заполнением лоханок видна аномалия… девочка и так впечатлительная, а тут ее еще и прогрузили по полной — заплакала. Препод ее так приобнял: не расстраивайтесь, говорит, ну и что, что вы Безденежных — зато у вас три мочеточника…
— Начмед!
К нам приближался Коля Третьяков, замглавного по медчасти, непримиримый, как Бен Ладен, борец с нарушителями дисциплины. Немного не доходя, Коля, одетый в новую форму, уселся в продавленное кресло, извлек из папки историю и стал скрупулезно заполнять многочисленные графы. Народ прикрутил громкость, веселость пошла на убыль, и кое-кто потянулся к телефону отзваниваться.
И тут в холл ввалился Рубен и, не замечая начмеда, обратился к Северову:
— Слушай, целый день езжу, да? С порога услали — штаны не дали переодеть!
Рубик-джан и впрямь наполовину состоял из гражданской одежды.
— Одного в больницу, второго в больницу, третий вообще в коме! Потом туборга[19] на Тореза[20], а потом снова сюда. Дай направление, слушай, не знаю, когда на станцию попаду.
Веня протянул ему пару бланков.
— По какому праву вы передаете записанные на вас направления на госпитализацию?
Северов глянул через плечо:
— По праву сильного.
Коля ростом с собаку. Его еще, когда он диссертацию защитил, «доктором кукольных наук» прозвали, и Венина реплика его, мягко говоря, покоробила: пожелтел, закаменел скулами и стал катать по ним мощные желваки.
— Я — начмед скорой помощи Третьяков. Ваша фамилия и номер подстанции?
— Фельдшер Светин, эсэмпэ[21] Всеволожска.
— Я немедленно поставлю в известность вашего заведующего.
— Пожалуйста. Восемь-гудок-двадцать семь-ноль-два ноль-четыре-двадцать пять.
Веня неторопливо направился к выходу, показав мне глазами: сиди, не светись. Мудро — Третьяк меня знал, да и публика после этого рассосалась, так что я улизнула вместе со всеми.
— Ну все, кранты тебе, док. Колюня злопамятный.
Северов придвинулся и негромко заговорил:
— Представь: низкое небо, ветер, несущиеся над землей облака, — он вещал, словно актер в радиопостановке, — мокрые листья в черной воде каналов…
Тепло дыхания у самого уха; кожа цепенеет внезапным ознобом и, срываясь, молотит пульсом в висках.
— …каре сотрудников, барабанная дробь. Начмед, подпрыгивая, срывает с меня светящиеся полоски и, встав на стульчик, ломает над моей головой носик двадцатки[22].
Теплой волной в лицо, и так хорошо сразу, так хорошо.
— Все-таки зря ты при всех.
— А чего он как не родной? Можно подумать, никогда в жизни без направлений не оставался… Вов, давай к той хрущевке.
— Зачем?
— Живу я там, забрать кое-что нужно.