Алехина
Сознание отстегнулось. Накрыло, застлало глаза, перехватило дыхание. Стучало под горлом. Падали волосы. Упиралось в бок твердое, руки блуждали, скользя по мокрому. Накатывало, чуть отступая, ближе и ближе. Вот, сейчас! Еще немного. Еще. Вот оно!!! Подхватило и понесло, проваливаясь в темь, скользя и вращаясь, взмывая и хватая за горло. Потом сдавило с хрустом, выдох в ухо — и второй приход, круче первого. И меркнет все, меркнет, как свет в кинотеатре…
* * *Стопки оладьев, сгущенка, чай.
— Слушай, ну ты, блин, кадр. Оладьи. Офигеть!
— Да молоко просто скисло — не выливать же.
Северов забурился оладьиной в блюдце со сгущенкой.
— Хорошо получились.
— Любишь готовить?
— Пожрать люблю, в дороге особенно. Такую порой вкуснятину из ништяков[41] замастыришь — хоть в повара нанимайся.
— Здорово. Я тоже хочу. Возьмешь меня с собой как-нибудь?
— Нет.
— Почему?
Он серьезно ответил:
— Один свободен как птица. Вдвоем не то. Я в одиночку больше люблю — феноменальное ощущение!
— Не скучно?
— Нет, конечно, что ты? — Веня посмотрел на часы. — Мне пора. Полезай в душ, постель я новую постелил. Одеяло теплое — открой балкон нараспашку, чтоб посвежей, а я вернусь — разбужу.
Повернулся от двери:
— Спи спокойно, дорогой товарищ. Я пошел. Пока!
— Вень…
— А?
— Постой.
Я встала и обняла его.
— Погоди еще минутку.
Он решительно высвободился из моих рук.
— Слушай, я не на войну ухожу. А продолжительные прощания вообще терпеть не могу. Уходишь — счастливо, приходишь — привет! Как в песне. Так что пока, Ларис.
— Счастливо, Вень.
* * *И опять сон не шел, ночью выспалась. Поставила «Джене», смотрела альбомы. Крым, Северов и маленькая, ладная, светловолосая девушка. Шорты милитари, сандалии, облегающая белая маечка. Аккуратный рюкзак. Сидит на корточках — изогнулась, попку отставила, — прям хоть в «Плейбой». И весь альбом с ней. Я перевернула страницу, и на одеяло упал вырванный из блокнота листочек.
Стихи. Его. Его почерк.
Ухожу. Прошли все сроки. Прочь сомненья — быть, не быть… Спеты песни, стерты строки, Значит, время уходить. Ухожу. Меняю кожу. С болью. Всю. Цена одна. Пожалев. Не раз. Но все же! Исчерпав себя до дна. Ухожу. Пора. Монета. Жребий. Можно не ловить. Карнавал. Оркестр. Лето. Танцы. Время уходить.Вот и все. Можно ничего не доказывать — не затянется у нас с ним. Прав был Че, не отсюда он, Веня Северов, из параллельных миров проездом…
Вложила листок обратно, задернула шторы. Залезла под одеяло. Было грустно — словно в конец повести заглянула. Лежала себе, лежала, да и заснула…
* * *Он разбудил меня очень нежно, как будил отец в раннем детстве. Всмотрелся… почувствовал.
— Ты чего смурная?
— Не знаю. Тоскливо чего-то…
— Пойдем тогда, пивка треснем.
На столе уже стояли два литра «Очаковского», копченые ребра и ржаной круглый.
— Что празднуем?
— Ничего. Ужинаем.
— Фига себе ужин.
— Дык!
Пришел голод. Мы рвали мясо, отправляя в рот куски теплого хлеба и оставляя на стаканах жирные отпечатки.
Настроение улучшалось.
— Вень.
— Ммм?
— А на станции уже в курсе.
— Ну и что?
— Кругами ходят, что да как, знать хотят. Особенно
Феликс. Он в тебя просто влюблен — ждет не дождется, когда работать будете вместе. У него, кстати, как у тебя, куча книг дома.
— Значит, будет о чем поговорить.
— Вам-то? Да-а-а. Его как подменили — всю осень хмурый, неразговорчивый, выхлоп от него вечно, а сей час словно Бога нашел… Ты б его раскачал, Вень? Он парень умный, только вот, куда приткнуться, не знает.
— Слушай, я ему не помощник. Тут каждый сам решает — клопов ему на диване давить или, скажем, норвежское побережье на попутках проехать.
— А почему на попутках? По путевке разве нельзя?
Он покачал головой:
— Не то. Посмотрите налево, посмотрите направо… стоянка двадцать минут… туалеты сбоку… в цокольном этаже расположен ресторан национальной кухни, в фойе можно приобрести сувениры, а также видеокассеты и фотоальбомы с видами норвежской природы. А вот когда утро в горах, воздух хрустальный, водопады поют и ты в теплом спальнике просыпаешься, а далеко внизу по фьорду лайнер идет… такое в душе рождается — никакая религия не нужна.