— Все через одно место у вас. Взяли б и увезли.
Все понятно. Мы с Веней переглянулись.
— Стоят, курят… хоть бы накрыли чем!
— Нечем.
— Все развалили, сволочи, такая страна была…
Блин! Ну почему они все такие, а?
— Быть может, вопрос о величии державы не следует обсуждать на помойке?
— А по-моему, самое место, Вень.
— Умный!
— Умный.
— Вы с какой станции? С нашей?
— Я не знаю, какая станция ваша, но, если хотите пожаловаться, — жалобы принимаются в письменном виде на Центральной станции скорой помощи. Малая Садовая, 2. Устные жалобы не рассматриваются.
— Как ваши фамилии?
— Достаточно даты и бортового номера. Бортовой номер — на борту.
— Вы должны сказать ваши фамилии, Ну достала, Тортилла!
— А ИНН вам, до кучи, не показать? А ну, поползла отсюда, рептилия!
— Как вам не стыдно?! Пожилого человека…
Ё-моё, еще набежало, а я не заметил. Со спины подошли.
— Старую собаку не батькой звать.
Это Веня. Сейчас они ему дадут; за тем и пришли.
— Я буду жаловаться в Горздрав…
И тут меня накрыло.
— Да хоть Боре Ельцину!!! Посмотрите на себя — приперлись хрен знает откуда, на мусорку, детей привели. Не лень было! Стоят, склочничают. Идиоты! Ну, не ваше это дело, не ваше — не лезьте в него!
Все. Тормозные решетки выпущены, сирены включены, и головной пикировщик, перевернувшись через крыло, с надсадным воем, упал на цель…
— О, менты! Князь пожаловать изволил. Не расходитесь, дамы, свидетели для протокола нужны…
* * *Мы вмиг остались одни.
Угроза воздушного нападения миновала!
Сдали тело, сели в кабину.
— Ты, Вень, прям как Остап.
— Конечно! Отличный прием, не придумано лучше. А ты, между прочим, зря так сразу в штопор уходишь, им только это и надо. Спокойно, без пены, с иронией — они от этого через швы дерьмом сочатся.
— Да как-то не получается.
— Карнеги возьми. Он почти у каждого есть, только в него никто не заглядывает. Нахватали за макулатуру в восьмидесятых и поставили на полку — модно. А он дядька умный и при этом простой, как валенок.
— Валенок на самом деле штука сложная. Я по телевизору видел, как его делают, записать не догадался — жалею теперь несказанно.
— Да пес с ним, с валенком, я про Карнеги — его, как Гоголя, с любой страницы читать можно. А еще Алан Пис есть, «Язык телодвижений» называется, тоже дивная вещь. Карнеги, Пис, пара книг по физиогномике — и ты король.
Веня потащил рацию.
— Один-четыре-восемь-шесть свободна с мусорки.
— Домой, восемь-шесть.
— Оба, ты понял? Поехали завтракать, а то я не ел с утра.
— А у тебя что?
— Сосиски, четыре яйца и кофе. Сыра кусок. Сейчас яичницу зафигачим и с кофе ее…
* * *Ага, пожарили, как же! Опять услали, на «без сознания»: основной повод, девять из десяти, пьяные судороги в основном. Неподготовленных особенно впечатляют — бидонами икру мечут, когда вызывают.
Но наш оказался непьющим, тридцатилетним парнишей в очках, в пальто и в ушанке — таким стопроцентным советским итэпэшником. Он был в костюме, с портфелем, говорил вежливо, отчего сходство только усиливалось.
— Набирай, Феликс, диазепам. В больницу поедете?
— Да не хотелось бы. Со мной такое бывает. Вроде и лекарства принимаю, а время от времени нет-нет да И тряхнет. Я домой лучше. Отлежусь, чаю попью.
— Где живете?
— На Охте. Недалеко.
— По дороге. Мы отвезем.
— Да я сам. Я уже нормально себя чувствую.
— Ладно, угощаем. От предложенной госпитализации отказался, о возможных последствиях предупрежден». Ваша подпись. Вот тут… ага. Какой адрес?
— Угол Пороховской и Среднеохтинского.
Сели в кабину.
— Поехали, старик. Угол Пороховской и Среднеохтинского.
— А он заплатил?
— Нет.
— Я благотворительностью не занимаюсь.
— А почему б разок не заняться, Толь? Нормальный человек, не алкаш… все равно ж по пути.
— Пусть платит.
— Толян, ну ты ведь его не на горбу понесешь. От тебя ж не убудет.
— Убудет.
— Вот слушай, тут ехать — двадцатка максимум. Делим на троих, получается шесть с полтиной. Вот стоит из-за них так опускаться, а?
— Да хоть рубль! Не повезу я его из принципа. Пусть платит.
Веня достал десятку.