Странно. Вроде и родились мы с ним в одно время, и в школу одну ходили, в советскую. Линейки Выстаивали, в Артек мечтали попасть, «Через тернии к звездам» сто раз смотрели. Почему все как все, а он нет? Надпись «НЕ ВХОДИТЬ!», и не входим. А он идет. Не с парадного входа, так с черного — не с черного, так с пожарного…
— Ты в какой школе учился, Вень?
— Слушай, у меня и школ было — море. Отец военный, все детство по гарнизонам. Дальний Восток, Камчатка… дикая природа вокруг. Через лес в школу идешь — фазаны гуляют, непуганые, олени тропу переходят, бурундуки встречают — орешков ждут…
Пикнула рация.
— Восемь-шесть, вы где?
— На помойке, трезвователей ждем.
— Отзванивайтесь, работы много.
— Поняли. Ну, раз много работы, надо линять подальше. О чем я?
— О гарнизонах.
— А-а… Вот я и говорю — гарнизоны. Школы менял, только вьет. Вечным новичком был. Драться приучился, ни к чему не привязываться и везде чувствовать себя дома.
Боярин заворочался на мутной, источающей аромат наледи.
— О, проспался. Встает.
— Его счастье.
В несколько приемов тот поднялся. Упрятал в штаны член, выкинул бороду.
— Похоже, не идентифицировал.
— То-то удивится с утра.
— Уходит.
Северов взял рацию.
— Восемьдесят шестая — свободны. Клиент ушел до милиции. Отменяйте хмелеуборочную.
— Отменяем. Так, восемь-шесть, вам Громова, семнадцать, тридцать один. Сорок один год, без сознания.
Токсическая энцефалопатия и судорожный припадок со слов. Что там еще в сорок один год может быть!
— Семнадцать, тридцать один, поняли. Судороги со слов, к бабке не ходить. Это уже какой у нас: восьмой, девятый?
— А черт его знает, не считал.
— Посчитай.
— Не, не буду — примета плохая. Все равно что от свечки прикуривать или горелые спички в коробок совать.
— Ты суеверный?
— Есть немного. Свечка, спички, черная кошка… Ну, и закон подлости — это само собой.
Он улыбнулся.
— Я студентом в реанимации подрабатывал и однажды, Восьмого марта с заведующим одну смену стоял. А он сам вышел — во избежание. Не дай бог, говорит, засветитесь, хотя как раз восьмого малореально — вся клиника на рогах. Короче, заступил. А больные были тяжелые и ближе к вечеру умирать стали. С двадцати до восьми — четыре реанимационных пособия, и все четверо умерли. Мы сутки на ногах, двенадцать часов непрерывной реанимации, и ни грамма! Но все равно не поверили — вставили начальнику по самые аденоиды. Пришел лиловый: пойду, мля, напьюсь к х…ям свинячьим! Пошел и нарезался, прямо тут же, возле ларьков.
— А на скорой ты давно?
— С четвертого курса. Я после сборов в горы уехал, и там у нас спасработы случились. Присмотрелся ко мне один кекс, ну и зазвал к себе.
— Да, Вень, жизнь у тебя бурлит.
— Так так и надо, Че. Главное — никаких тебе кризисов среднего возраста…
Нам повезло, вернулись третьими. Народ уже отужинал и сидел, блаженствовал — Покрышевана часок слезла с трубки и свалила по домашним делам. Дымили сигареты, паровозили носиками чайники на конфорках. Тихо, спокойно, привычный треп:
— …выходим из лифта — пять дверей, и ни на одной номера нет. Звоним в крайнюю: скорая! А мы вас не вызывали. А какая у вас квартира? Трехкомнатная, отвечают…
— …и целый день так. Светка к вечеру вконец осатанела. Просит на вызове: дайте полотенце, пожалуйста. Родственники ей: сколько? А она им: восемь!!!
Светка выглядит плохо — совсем сдала за последнее время.
— Уйду я, наверное, не могу больше. Приезжаем — встречает в трусах. Майка одним концом заправлена, яйца висят, и ногти на ногах штопором. Сорок один год, мужик, блин… Вы б хоть штаны надели! Я у себя дома, говорит. А потом: девочки, как там на улице? Что мне надеть? Ботфорты, нах!
— Обиделся. Теперь точно жалобу накатает.
— Не накатает. У него и ручки-то нет. И конверт чирик стоит.
Я высыпал на сковородку ассорти из пельменей. Сковорода зашкварчала и плюнула маслом. В дверях возник Валька Сметании с бутылкой пятого «Арарата».
— Здорово, Валь, сдал?
Валентин с утра на категорию сдавал. Семь лет без нее отработал и вдруг очнулся, сразу первую захотел.
— Нет.
— Да ладно!
Вроде чин чинарем: документы собрал, отчет напечатал, «за корочки» в кассу внес, в назначенный день пришел — чего еще?