— Давление?
— Шестьдесят. Промедол, реланиум, гормоны с полиглюкином.
— Преднизолон? Сколько?
— Я сам забодяжу, — Северов быстро ломал носики ампул, — ты давай полиглюкин заряжай.
Вен не было. Я, сантиметр за сантиметром, ощупывала бледную кожу в поисках любой захудалой жилки. Северов, с заряженной системой[2], приплясывал рядом.
— Дай я!
Он сместил меня в сторону, перехватил иглу и прямо так, без перчаток, ткнул ей куда-то вниз. Плеснуло кровью.
— ЦВД[3] большое, — он подсоединил капельницу, стер марлей кровь и зафиксировал иглу полосками пластыря, — давай промедол… Терпи, дорогой, полминуты осталось.
Промедол с реланиумом дал белую взвесь. Северов сунул шприц обратно.
— Анальгина добавь, быстро!
Раствор приобрел прозрачность. Он тем временем нашел еще вену и — раз-раз-раз! — поставил вторую систему. Умеет.
— Перчатки-то надень.
— Да пес с ним, уже испачкался! Готово? Давай.
Я ввела обезболивающее. Северов пытался ускорить подачу полиглюкина. Капало хреново; он выругался. Проткнул иглой пробку, нагнал шприцем воздуха во флакон — давление повысилось, раствор побежал веселее. Больной, отвалив челюсть, провалился в спасительное забытье.
— На трубу посадить не хочешь[4]?
— Да, пожалуй что надо.
Он ковырялся ларингоскопом, я стояла наготове, держа прозрачную трубку.
— Ни хрена не вижу, в крови все… надави на кадык… еще… хорош! Трубу!
Дала.
— Все, фиксируй.
Мы ждали конвоя. Северов дергался. — Ну, скоро? — Ща, второго найдут.
— Да не сбежит он, не бойтесь.
— Не положено.
— Так ищите быстрее, довезли бы уже!
— Вень.
— А?
— Кислород.
Стрелка на манометре подходила к нулю.
— Еще есть?
— Ингалятор, заморский. Два литра баллон и переходник для амбушки[5].
— Давай. Расход пореже поставь.
Хватило минут на десять. То да се, пока ехали, пока шлюз проходили, пока конвой оружие сдал, пока санитаров нашли, пока заносили — привет! Умер.
— Готов.
— Вижу.
— Жалко.
— Пошли отсюда.
Выехали за ворота, остановились и закурили.
— Обидно, правда?
— Не говори. Хотя, если честно, не светило ему. Хорошо еще — не в машине откинулся: во гемор был бы! Прикинь, Вов, пять лет мужик отсидел, три недели осталось.
— А за что сидел?
— А хрен его знает. За что он сидел, доктор?
— Не знаю, я не спрашиваю никогда. Звонить?
— Звони.
— Один-четыре-восемь-шесть, свободны.
— Вы где?
— Из тюрьмы. Освободились.
— Пишем: Харьковская, четыре, квартира шесть. Двадцать три года, избили.
— Харьковская, четыре-шесть. Едем.
Избитым оказался студент-сириец — на скинов напоролся. Его товарищ, волнуясь, пытался объяснить произошедшее прибывшему наряду. Менты слушали вполуха, с интересом рассматривая покрытые арабской вязью ближневосточные паспорта. Перепуганная бабка, хозяйка квартиры, маячила у них за спиной.
Парня тошнило. Он содрогался в мучительных спазмах, изо рта свисали сосульки крови. Северов осторожно ощупывал его голову, челюсти, нос. Раздвинул веки, всмотрелся в зрачки.
— Анизокория[6]. Запроси: перелом основания, перелом костей свода, ушиб мозга с внутричерепной гематомой.
Я повернулась к телефону. Второй парнишка о чем-то спросил Северова, и тот ответил. На арабском:
— Андух исхабат хатыра[7].
Все охренели. Сирийцы тоже. Северов негромко обратился пострадавшему, типа: не дрейфь, брат-араб, прорвемся, где наша не пропадала! Тот слабо улыбнулся и невнятно ответил. Веня взял его за плечо, слегка сжал и снова что-то сказал.
Снесли в машину, воткнули капельницу, повезли в академию. В дороге он загрузился: уронил давление, уредил пульс, ушел в сопор[8].
— Сэй джиддан?
— Нам. Лейса джейид[9].
Второй сириец заплакал.
— Растрясли. Дышит?
Северов нагнулся и, вслушиваясь, посмотрел на часы. Часы он носил циферблатом внутрь, как мой дед; тот лет тридцать на Севере отлетал и часы носил точно так же — чтоб видеть время, не снимая рук со штурвала.
— Двенадцать. Нормально пока. — Довезем? — Довезем. В каком только виде — вопрос!
Академия стояла на низком старте. Одно слово — военные. Дисциплина. На раз — раздет, на два — в рентген, на три — уже на столе. Анестезиологи вьются, хирурги моются, оперсестра инструментом гремит. Курсант на видео пишет — опыт накапливают. Пять минут — рентгенолог снимки несет, водой капает. Америка. Сериал «Скорая помощь». Сто евро в месяц со всеми накрутками.