- Вставай, красотка. Йошко Бабуа будет с тобой танцевать!
Уйди, карлик... не хочу... не хочу...
- Я - Бабуа!
Становится совсем тихо. Все чего-то ждут. Отпусти руку, мне больно!
- Дэвочка, музыка ждет!
- Я никуда не пойду!!! - кричу изо всех сил.
- Я - Бабуа, и ты пойдешь со мной. Пока - только танцевать...
Он тащит меня из-за столика, и мне страшно. Голова раскалывается. Туман словно выдуло. Аль, трус, ничтожество! Эвелина, где ты?! Люди-и-ии! Нет, нет! Людей нет. Белые лица вокруг - как маски. Страх и интерес, шепот: "Бабуа, Бабуа, глядите, Бабуа!". И только давешний парень прорывает толпу. "Отпусти сестру, друг-землянин, ибо сказал Вождь: поднявший руку на сестру - плохой брат!" Скалится носатая рожа: "Отойди, бичо!" И шепот со всех сторон: "Отойди, это же Бабуа..." Но поверх шепотка - мелодичный голос: "Позволь напомнить, друг-землянин, что и так сказал Вождь: не внимающий брату - не брат!" Короткий смешок: "Понюхай, бичико, смертью пахнет!".
Меня отпустили, и я падаю на стул под омерзительное хихиканье. Прямо надо мной две тени, большая и крошечная. О чем они?
- Жаль, землянин, но сказано Вождем: не внимающий умолкнет...
Почему так тихо? Совсем-совсем тихо! Только медленно звучит в сумраке бара: "Дай. Дан. Дао. Ду", - и большая тень летит на визжащие столы, сметая вилки, фужеры, блюда с объедками. Какой грохот... и как раскалывается голова... Где я? Почему я тут? Кто-то маленький, чернявый, прикрывшись табуреткой, кричит: "Бабуа бьют!" - и к стенам отлетают пиджаки. Воняет пОтом. Парнишка деловит и спокоен, он вроде даже не движется - но вслед за пиджаками под стенки отправляются их владельцы. Вновь возникает носатый: в одной руке нож, в другой - обломок бутылки, он идет прямо на меня, мне страшно... но мальчик рядом, а на стойке, притоптывая пухлыми ножками, надрывается ветеран сцены:
- Бабуа, стой! Бабуа, ты его не знаешь - это артист! Лончик, я тебя умоляю, береги пальцы!
Снова рев и возня в середине зала. Ничего не вижу. Только обрывки криков:
- Атпусты! Получай, гад! Не нааааа... Всем оставаться на своих местах! Руки за голову! Хлопцы, атас! Ментовка! Лончик, не надо, они при исполнении!
На мой столик тяжело шлепается кобура с обрывком портупеи.
- Стррррелять буду! Шэни дэда...лять буду! Чем, волчина? У-хх! Дайдандаоду! Маляка! ААААА! Верни оружие, су... Не падхады, я Бабуа! Бабуа? Лончик, можно я ему чуточку ударю?
***
...Я не помню, как оказалась в номере. Толстяк, потирая оцарапанную лысину, убежал говорить о чем-то с сержантом. Боже, как стыдно...
Лон принес воды.
- Выпей, сестра, тебе будет легче.
- Почему ты меня называешь сестрой?
- Ты красивая. Ты похожа на птицу токон.
Боже, боже, боже... какие у него глаза! Он смотрит на меня, как я в детстве глядела на отцовскую Библию. Он же еще ребенок... Но он не карлик. Он - мужчина. С таким спокойно, такой не обманет, не бросит, не предаст. Принцы остались в сказках. Я одна... Господи, совсем одна... как плохо, как страшно быть одной, я не хочу, не могу быть одна. Иди ко мне!.. ну же, ну... какая у тебя гладкая кожа, какие мягкие волосы... нет, милый, нет, не больно... можно, все можно... поцелуй меня, скорее... не бойся, я хочу тебя, Аллан...
- Мое имя Лон! - он отшатнулся. - Тебе уже лучше, сестра?
Я провалилась в пустоту, и мне снились страшные сны...
Когда я открыла глаза, в висках ломило, горло пересохло; аккуратно одернутая юбка прикрывала колени, а на голом полу под зеркалом спал мальчик... как же его имя?
Я не стала будить. Зачем? Стыдно...
В холле ко мне подошли двое в строгих черных костюмах. Учтиво приподняв шляпу, тот, который казался постарше, негромко сказал:
- Синьорина Маккелли? Дон Аттилио Шарафи приносит вам свои глубокие соболезнования...
6
Но и тех, кто в великой, суетной, жалкой гордыне своей отверг, не размыслив, милость и благость Твою, лишь внешне признавая заповеди Твои и подменив подвиг мишурой, нарушает их ежечасно, - и их не накажи сверх вины, Человеколюбец, ведь есть они таковы, каковы есть, не без воли Твоей и, возомнив многое, лишь опустошили сердца свои в погоне за тем, что невесомо будет в чаше на Страшном Суде Твоем, Господи. Просвети же таких, дабы укрепилась рука гордых и гордыня их послужила наконец добру и любви, яко все в руце Твоей, Господи...
Рассказывает Дон Аттилио ШАРАФИ, Администратор Хозяйства. 68 лет. Гражданство неизвестно.
23 июля 2115 года по Галактическому исчислению.
В последнее время я все чаще бываю на панихидах. Смерть раньше мало занимала меня, она была необходимым атрибутом Дела, и в молодости я относился к ней так же, как к одному из постоянных партнеров по бриджу. В те годы я не мог представить себя на месте виновника торжества. А теперь мне каждую ночь снится крематорий. Что поделаешь, старость.
Уходят приятели, друзья, просто знакомые. Уходят сотрудники. Я много думал об этом и точно понял, что самое неестественное на свете - это естественная смерть. Когда человек, благополучно разминувшийся с пулей, ножом, удавкой и газовой камерой, в одно прекрасное утро просто не просыпается, заставляя тем самым жену плакать, родню суетиться, а меня снова надевать залоснившийся черный сюртук. Придет день, и мой старший сын Джанкарло наденет этот сюртук, провожая меня. Традиция! Но я все же надеюсь, да и доктора обещают, что это случится нескоро.
Смерть в молодости не лишена преимуществ. Гримерам не приходится много работать над лицом. Но не всегда и молодость берет свое. Чтобы привести в порядок то, что осталось от Холмса, мне пришлось уплатить специалистам кругленькую сумму. Впрочем, я был ему многим обязан.
Не знаю, тверд ли был в вере мой молодой друг. Скорее всего, нет. Он был еще не в том возрасте, когда думаешь о душе. И я не думал бы о душе на его месте, принимая во внимание то, как смотрела на него эта девушка в отеле. Конюх Хозяйства, Мусаиб, проявил излишнее рвение и наблюдал за Холмсом и его подругой даже в такие мгновения, которые никак не интересуют старых доброжелателей стина.
Я телеграфировал в "Мегапол", а организацию церемонии поручил Бибигуль. Она имеет опыт в таких делах, а кроме того - она моя жена, и на нее я могу положиться. Когда мы выходили из храма, жена вела девочку под руку - у бедняжки совсем не было сил.
Холмс умер, как жил. На его теле насчитали двенадцать ран, и ни одной в спину...
Когда мы впервые встретились с ним, у мальчишки были злые щенячьи глаза, и он долго не хотел слушать старшего. Впрочем, и я бы никогда не связался с "Мегаполом", но это была единственная возможность наконец-то вывести из игры Наставника Пака. Наставник был слишком старомоден и не чуял новых веяний. Он чрезвычайно ценил мишуру, обряды и громоздкие титулы. А самая опасная традиция - слепо следовать традициям. То, что при нем называлось "Организацией", фактически не существовало: сотни слабо связанных контор и формальный, редко собиравшийся слет планетарных капо. Пак устраивал всех, и скорее всего поэтому дожил до девяноста. Он любил порассуждать о своих заслугах, но заслуги рядовой гориллы не увенчиваются званием "капо деи тутти капи". Я понял, что пора сказать слово, когда Пак заказал коллективу авторов книжку воспоминаний. Бедняга надеялся получить Нобелевскую по литературе.
Среди тогдашних капо я считался пацаном, мальчиком на побегушках. "Атти, сбегай! Атти, распорядись!" И так далее. А ведь мне было пятьдесят три года и я давно подрос...
Я похоронил Организацию, даже не одевая черного сюртука. Хозяйство - дело моих рук. Все громкие титулы ушли в прошлое вместе со слетами, пустой говорильней, стычками и безудержной лестью. Новый порядок, если хотите. Заслуженные мумии поехали разводить цветочки на Гее-Элефтере. Те, кто решил пискнуть, отправились туда же, но в качестве удобрений, причем я даже не замарал рук. Небольшая утечка информации и отставной психопат Рамос... Этой комбинацией я горжусь по сей день.