Его семнадцатилетний приятель был человеком иным. Жилистый, гибкий, подвижный. Умное лицо с зачатками усов и козлиной бородки. Спадающие на воротник длинные черные волосы приятно оттеняли гладкую белую кожу, а озорные голубые глаза и неизменная улыбка на губах делали его необыкновенно обаятельным. Речь юноши была отчетлива и точна, а осанка заставляла людей воспринимать его со всей серьезностью.
С Джоном Кантуэллом он водил дружбу с детства. Оба учились в Королевской школе в Стратфорде, и хотя Уилл бесспорно превосходил Джона в знаниях, послать сына в университет его отец, торговец, средств не имел. После изгнания из Оксфорда Джон вернулся домой и возобновил дружбу с Уиллом.
Уилл глотнул из бурдюка эля и выхватил у товарища лук:
— Разумеется, сэр, у меня получится лучше.
Он аккуратно натянул тетиву, прицелился и выпустил стрелу. Она попала точно в цель.
— Ну шельмец ты, Шекспир, — простонал Джон.
Уилл заулыбался и, отложив лук, глотнул эля.
— Пойдем в дом, — предложил Джон. — Там прохладнее. Посидим в библиотеке, твоем любимом месте.
Уилл действительно любил библиотеку Кантуэллов. Там он ощущал себя ребенком, попавшим в кладовую со сладкими пирожками. Его самой любимой книгой были «Жизнеописания» Плутарха. Обычно он брал ее с полки и усаживался в большом кресле у окна.
Джон кликнул слугу принести еще эля и плюхнулся на диван.
— Твой отец сюда когда-нибудь заходит? — спросил Уилл.
— Сейчас очень редко. И то, чтобы подержать на коленях книгу, поласкать ее, как старого пса.
Речь шла о фолианте, стоящем на почетном месте на первой полке, на корешке которого была вытиснена дата: «1527».
Уилл рассмеялся, а затем заговорил будто на сцене театра:
— Магическая книга Кантуэлл-Холла, скажи мне, когда придет ко мне мой смертный час?
— Сегодня, — прорычал с дивана Джон, — если не закроешь свой рот.
— И как это случится, мошенник?
Джон глотнул эля.
— Сейчас мы рассудим, кто из нас мошенник.
— Давай испытаем друг друга! — со смехом воскликнул Уилл.
Они принялись ходить кругами друг против друга. Уилл попробовал сделать приятелю подсечку, но тот потянулся за первой книгой, какая подвернулась под руку, и обрушил ее на голову Уилла.
— Ой! — Уилл потер затылок и, подняв книгу, произнес: — О боги! Ты порвал «Греческие трагедии» и навлек на себя гнев Софокла.
— Да, ты испортил отцовскую книгу.
Приятели обернулись. В дверях стоял юный Ричард, его губы дрожали от ярости. Младший отпрыск поддерживал отца всегда и во всем.
— Убирайся, щенок! — рявкнул Джон.
— Не уйду. Пойди и признайся отцу, что ты сделал.
— Убирайся, я сказал, или мне придется признаваться совсем в другом.
— Не уйду, — упрямо повторил мальчик.
— Тогда я тебя заставлю.
Джон ринулся к двери. Ричард побежал, но недостаточно проворно, и был настигнут в большом зале прежде, чем успел скользнуть под банкетный стол.
Джон грубо положил брата на спину и оседлал, но Ричард не сдался, а, изловчившись, плюнул ему в лицо. Разъяренный Джон залепил брату пощечину и краем перстня расцарапал щеку. Пошла кровь, и он отпустил Ричарда, бормоча под нос ругательства.
Через несколько минут в библиотеку, волоча ногу, вошел Эдгар Кантуэлл в накинутом на плечи теплом плаще.
— Как ты смел поранить мальчика!
— Он сам поранился, случайно, — пробурчал Джон. — Шекспир может подтвердить.
— При чем тут Шекспир? О нем пусть тревожится его отец. А моя забота — ты, негодяй.
— Полно, отец, — примирительно промолвил Джон. — Не надо гневаться. Давай лучше садись и отведай вина.
— Замолчи! — крикнул старик. Его лицо побагровело. — Ты, верно, запамятовал, что я законник. Один из лучших в Англии. Так что не надейся на право первородства. Существует прецедент, когда наследником объявляли младшего сына, и я им воспользуюсь. Высокий суд меня поддержит. А ты продолжай беситься дальше.
Трясясь от гнева, Эдгар вышел. Молодые люди долго молчали. Наконец Джон произнес с деланой веселостью:
— Не возражаешь, если я прикажу слуге принести из подвала бутылку медовухи?
Двое друзей просидели в библиотеке до поздней ночи. Они успели напиться, поспать, протрезветь и снова напиться. Ужин на подносе им принес слуга.
Уилл брал с полок то одну книгу, то другую. Листал, просматривал. А Джон мрачно смотрел в пространство. Затем задал вопрос, над которым размышлял весь день: