Даже первый заместитель председателя Правления (всего их было пять) стоял ступенькой ниже.
Мне приходилось встречаться с Володей по работе прежде. Парень он был не вредный, во всяком случае, не очень большая сволочь, как тогда говорили в порядке комплимента. Но, поскольку он никогда не бывал за рубежом (какая-то степень секретности на предыдущей работе, связанной с космосом) и не знал иностранных языков, мне отводилась роль мамки-переводчика, или, если угодно, дядьки Савельича при Петруше Гринёве.
Добавлю, как человек Володя был осторожен и скучен, начисто лишён чувства юмора, а на прямо поставленный вопрос всегда отвечал осторожными междометиями. В баре г-на Смита он гляделся бы как глухонемой на концерте Михаила Задорнова.
Узнав, с кем я лечу в Нигерию, Миша взялся за голову, но исправить, что-либо было уже поздно. Комитет избегал конфликтов с партией класса гегемона. Договорились, что он попытается организовать отзыв нашего «партайгеноссе» до окончания срока командировки под предлогом дел государственной важности. На том и порешили.
Недели за две до отъезда случилась беда. Возвращаясь домой из Домжура в лёгком подпитии, я вышел из метро и в ожидании автобуса пристроился за телефонной будкой — приспичило совсем по Артюру Рембо «окропить янтарной жидкостью семью гелиотропов».
Простатит, понимаешь. Гелиотропов не было, зато за будкой лежал кусок льда, который я попытался, извините за натурализм, распилить струёй. Увлеченный интересным занятием, совсем забыл об осторожности, о которой говорил сосед по даче дед Розенталь, некогда ведущий экономист молодой Советской республики, впоследствии «троцкист»: «Не расслабляйся. Помни, что в самые счастливые минуты жизни ты находишься всего в двух сантиметрах от жопы». Его, тогда ещё не деда, забрали, по-моему, в день свадьбы, причём чекисты припомнили всё, даже то, что старшая сестра его жены была избрана «мисс Париж» в 1913 году. А я забыл слова вещего Розенталя, расслабился.
Неожиданно скрипнули тормоза, из милицейского газика вышли два товарища в форме и осведомились, не подвезти ли меня домой. Я спрятал нехитрое своё хозяйство, поблагодарил добрых людей за заботу, и с независимым видом двинулся к остановке автобуса. Дальше пошло по Володе Высоцкому:
В машине один из служивых бодро рапортовал по связи о выполнении плана. С ужасом понял — везут в вытрезвитель.
Уже в заведении, рассвирепев от такого коварства, рвался к телефону, грозил карами небесными и оказал посильное сопротивление властям, после чего очнулся, лежащим в кровати, крепко связанным. Я находился в ярко освещенной комнате с грязно-зелёными военкоматскими стенами, где кроме меня обретались человек семь страдальцев. Они спали в непринуждённых позах, из-под сиротских одеял торчали богато татуированные руки и ноги. В воздухе стоял хрип и храп.
Пахло хлоркой, перегаром и строгим партийным выговором с занесением в личное дело. Гикнулась не только Нигерия, а всё обозримое будущее. Кому я буду нужен, невыездной и весь официально обхезанный.
Если дело приобретёт огласку, от меня откажутся все.
Хрестоматийно известен случай, произошедший с одним служащим, не буду называть ведомство. Он прошел все стадии оформления командировки в одну богатую европейскую страну сроком на два года. За пару недель до отъезда устроил на работе междусобойчик. Захотел сэкономить — одновременно ублажить завистливых коллег и отблагодарить начальство. По дороге домой заснул в метро. Надо сказать, что жил он в коммунальной квартире в комнате с женой и грудным ребёнком. Не высыпался неделями. Проснулся на конечной станции, когда два дяди в форме тащили его в вытрезвитель. Оттуда, как положено, пришла «телега». Слушается персональное дело — в президиуме, за столом те же начальники, но с чужими лицами — «Как дошёл до жизни такой?». Он возьми и ляпни, дескать не с блядьми пил, а с вами. Вылетел из партии, за границу поехал другой, мечта о покупке кооперативной квартиры накрылась медным тазом. Жена с ребёнком ушла от неудачника. Вплоть до безвременной кончины он таскал ящики с пивом в винном магазине, где-то в Медведково-Блевотино.
Ночь прошла в мучительных раздумьях. Извечный русский вопрос — «что делать?» стоял во всей убогой наготе. Ясно, чтобы выбраться, надо менять стиль поведения, нахрапом тут не возьмёшь. Когда в девять утра, появился похмельный майор-начальник, я, освобожденный к тому времени от пут, бухнулся в ноги с криком: