— Женя, — произносит он и протягивает мне руку.
Неловко пожимаю ее, будто боясь оцарапаться о грубую кожу. И почему-то стесняюсь назвать свое имя.
— Ника, — еле слышно шепчу я.
Он улыбается, и я замечаю, что сбоку у него нет одного верхнего зуба. Кажется, жизнь его потрепала. Он примерно одного возраста с Дымом, но выглядит несколько измученно. Может быть, он много и тяжело работает, может быть много и тяжело пьет, а может быть и то и другое. Побитый жизнью, но не сломленный, он напоминает дикого степного волка, запертого в клетку.
— Как тебе концерт? — спрашивает он.
— Классный! Безумно классный! Я никогда не слышала и не видела ничего подобного, — откровенно говорю я. — А чья это песня, которую вы пели?
— Шевчука, — отвечает он, — И давай на «ты»? Ладно?
Я киваю и спрашиваю:
— Шевчука из «ДДТ»?
— Ну да, слышала?
— Я думала, он только про Родину поет, да про осень еще, — удивляюсь я.
Он искренне смеется, и я вдруг понимаю, что нам с ним будет легко общаться. Смотрю в его глаза цвета темного прозрачного меда и уже не испытываю никакого смущения, а ведь он чужой взрослый мужик, у которого неизвестно, что на уме.
Мы разговариваем с ним абсолютно непринужденно. Обо всем. О музыке, о стихах, о разных группах, о Дыме, и о том, как они вместе учились в техникуме. Он расспрашивает меня о нашей школе, оказывается он тоже в нее ходил, только десятью годами раньше. Весело смеется, интересуясь, все ли еще работает и мучает детей ненавидимый им старый химик Борис Эмильевич, по кличке «Этилыч». — «Конечно, куда ж без него», — хохочу я в ответ и чувствую себя спокойно и расслабленно, словно мы с ним старые друзья.
И вдруг он спрашивает:
— Тебе сколько лет?
— Семнадцать, недавно исполнилось, — говорю я.
— И ты еще девочка?
Вопрос звучит участливо, без всякой издевки и желания как-то задеть. Простой вопрос. Но до меня не сразу доходит его смысл. А когда через миг доходит, я глухо отвечаю: «Да», и чувствую, как щеки и уши заливает горячей волной.
— Молодец! — говорит он, — Ты умница. Береги красоту. Береги молодость, сероглазая фея.
Он резко встает со стула и, больше ничего не говоря, уходит.
А я остаюсь, оборванная на полуслове, на полувзгляде, на полудыхании. Я понимаю, что он просто ищет с кем бы провести остаток вечера, а возможно и ночь.
Мне становится нехорошо. Хочется на воздух, на легкий весенний морозец. С Настей и ее сигаретами, к которым мы недавно пристрастились. Я еще не умею затягиваться, как следует, но зато Настя курит отменно, даже колечки дыма пускает. Мне надо срочно покурить. Ведь так делают рок-звезды, когда им надо успокоиться. Я безразлична к этому Жене, я не задета его намерением. Но он разбередил мою рану, напомнил о проблеме, которая осталась нерешенной, об опыте, который я получила, вернее сказать недополучила. И я чувствую себя как вор, по ошибке ограбивший свой собственный дом.
***
В общем, история банальная и дурацкая в своей обычности. Все началось еще полтора года назад, когда в начале первой четверти десятого класса в нашу школу в параллельный класс перешел Ромка.
После лагеря я вспоминала о нем некоторое время, но потом воспоминания стерлись и поблекли. Жизнь шла своим чередом. Я несколько раз влюблялась в старшеклассников, а так же киноактеров и разных певцов. Все это было смешно, тайно, мимолетно, и, конечно же, без взаимности.
Ромку я увидела первого сентября на торжественной линейке и не поверила глазам. Он вытянулся и повзрослел, его волосы теперь были острижены коротким ежиком, но не могло быть сомнений — это был он. Я пихнула в бок Настю и прошипела, указывая подбородком в его сторону:
— Там Рома!
— Где? — поискала глазами она, и, заметив парня, взвизгнула: Ой! Точно! Какой большой стал! Что делать будем? Подойдем после линейки?
— Нет, ты что, я сегодня как пугало выгляжу, — сказала я. На мне был черный официальный пиджак с юбкой до колена, белая блузка и серые мамины лодочки на низком каблуке, волосы забраны в хвост, ноль косметики, в общем — заучка при параде.
— Ну и зря. Я бы подошла, — разочарованно сказала Настя.
В последующие несколько дней Настя безуспешно подбивала меня, чтобы я подошла к Роме и проявила себя. Я отчаянно стеснялась и сопротивлялась. Если видела его издали, старалась свернуть в сторону, или спрятаться за кем-то из ребят. Я не знала, что сказать ему при встрече, и помнит ли он меня вообще. При этом, я понимала, что он мне нравится. И не так как тогда, в лагере, по-детски наивно. Теперь он мне нравился отчаянно безнадежно. Словно я знала, что нас ждет горькая и полная разочарования первая любовь. Та самая любовь, из песни про жажду.