«Метеор», куда нас отправили, был очень старый лагерь с облупившимися гипсовыми пионерами, стоящими вдоль дорожек, с деревянными одноэтажными корпусами без удобств, но зато с огромной территорией и скотным двором, с которого постоянно выходили козы и гуляли, где им вздумается. Туалеты были на улице, так же как и огромные уличные умывальни. В душ нас водили раз в три дня, и мы мылись под еле теплой водой текущей тонкой струйкой. Но на все эти бытовые неурядицы мы совершенно не обращали внимания. Мы были просто счастливы, очутиться, наконец, на свободе.
После теоретических познаний со страниц гороскопа, я заранее предчувствовала, что в лагере я непременно влюблюсь. И Настя тоже так думала и мечтала об этом.
И мы влюбились. В первый же день, как приехали. Его звали Илья. Он был сыном повара, и подрабатывал хлеборезом. Ему было шестнадцать лет. Высокий худой темноволосый лохматый мальчишка со впалыми щеками и горящим взглядом. Он курил сигареты «Bond», носил джинсовую безрукавку со значками группы «Кино» и ездил по лагерю на велосипеде «Кама» с мотором и огромными брызговиками. А еще у него были солнечные очки с зеркальными стеклами и кожаные напульсники с клепками на запястьях. Он чем-то напоминал актера из фильма «Рэмбо. Первая кровь». И при виде него как-то щемяще болела душа.
Мы увидели его, когда, в компании еще двух девочек из нашего отряда, вышли из столовой, собираясь прогуляться и обследовать окрестности. Парень с оглушительным треском промчался мимо нас на своей «Каме» в лучах послеполуденного солнца.
— Кто это? — Настя даже остановилась, пораженная его видом.
— Это Илюша, — сказала девочка Юля, которая уже прожила в лагере одну смену, — Хлеборезка безрукий.
— В смысле? — не поняла я.
— Ну, вы сейчас в столовке хлеб видели?
Я вспомнила толстые неровные куски в пластмассовой корзинке и кивнула.
— Его работа! — пояснила Юля, — Совсем не старается. Только носится на своем велике, да к девчонкам липнет.
Пока мы прогуливались по лагерю, Илья еще несколько раз нарочно проехал мимо нас, бросая на Настю заинтересованные взгляды.
Но подойти к ней он так и не решился. Вместо этого, он у кого-то, скорей всего у вожатых нашего отряда узнал мою фамилию, и окликнул меня, когда я шла в прачечную получать постельное белье на себя и Настю, пока она разбирала в палате наши вещи.
— Мухина?!
Я обернулась.
— Подойди, — властно сказал он.
Я нерешительно остановилась и молчала, глядя на него, не в силах ничего произнести.
— Не бойся. Меня Илья зовут, а тебя?
— Ника, — тихо проговорила я.
— Вероника? — переспросил парень.
— Просто Ника, — буркнула я, и собралась было идти дальше, но он снова позвал:
— Ника! Ника Мухина! Никамухина?! Совсем никому? Никому- никому?! А мне? — он почти пропел эти слова и усмехнулся, — Скажешь мне, как подругу зовут?
— Которую? — спросила я с вызовом, волнуясь и паникуя внутри.
— Красивую, с косой.
— Настя, а что?
— Можешь ей записку передать?
Он приблизился ко мне и протянул сложенный листок бумаги в клеточку. Я взяла записку из его пальцев и, случайно коснувшись их, вздрогнула. Он поднял очки на лоб и, прожигая меня взглядом пронзительно синих глаз, строго сказал:
— Обязательно передай!
Я кивнула, торопливо убрала записку в карман шорт и поспешила в прачечную, а потом к Насте. Мне не терпелось узнать, что было в записке, но я не могла себе позволить прочитать, ведь она предназначалась моей подруге.
Получив записку Ильи, Настя страшно разволновалась.
— Что он сказал? Как он тебя нашел? — допытывалась она.
— Да просто, на улице поймал и сунул. Читай скорей! — попросила я ее.
Настя развернула листок, пробежала глазами, и ее лицо исказилось в гримасе непонимания.
— Ну что там? — нетерпеливо спросила я.
Вместо ответа она протянула мне мятую бумажку. «Ты пойдеш на дискотеку?», — прочитала я. Корявый почерк, бледно-синяя паста, детская ошибка в слове «пойдешь».
— Что ты ответишь? — спросила я.
— Не буду я ничего отвечать, просто пойдем на дискотеку, да и все. Может он на танец пригласить хочет. А я еще подумаю, танцевать с ним или нет, — высокомерно сказала Настя.