– Это не сглаз и не порча. – Сказал Иосифу врач, молодой еврей, моя руки в серебряном тазу. – Это сердечная хворь, девочка больна.
– Это лечится? – Спросил Иосиф.
– Нет. – Ответил врач, выпрямившись и вытирая руки. – Она скоро умрёт.
– Когда?
– Одному Богу известно. Может, прямо сейчас, может, через месяц, или полгода. Даже если бы она жила в лучших условиях, хорошо питалась, она не прожила бы долго.
– Лечение поможет?
– Не особенно. Нет, конечно, если начать лечить, не волновать и не пугать её, она, вероятно, проживёт чуть дольше. Или нет. Но я бы не рассчитывал на это. Слишком поздно.
– А это заразно?
– Совершенно точно нет. Христиане, – врач чуть усмехнулся, – считают эту хворь грудной жабой. Якобы, девочка выпила вместе с водой головастика, и тот, выросши в её груди, теперь душит её. Полнейшая чушь… Но суть передана верно.
– Благодарю. – Иосиф отдал врачу оговоренную плату. Подошёл к двери в комнату, где оставил девочку, собираясь с духом… Вошёл. Люси сидела на подоконнике с ногами, и, тихонечко напевая что-то своё, слегка покачивалась и улыбалась, глядя наружу. Странно, невероятное существо… Иосиф вдруг подумал, что её якобы помешательство – это защита, инстинктивное стремление выжить. Она отгородилась от мира, создала себе свой, собственный мир, в котором она принцесса и живёт в замке… И просто не видит окружающего ужаса. И хорошо, что не видит.
– Это дворец? – Спросила вдруг Люси, и Иосиф даже вздрогнул – ему казалось, что она полностью погружена в себя, и не видит его.
– Ещё нет… Ваше высочество. – Серьёзно ответил он. – Скоро мы отправимся туда, обещаю.
Он снял виллу за городом, настолько роскошную, насколько это было возможно на деньги Гэбриэла, и вскоре действительно отвёз Люси туда. Девочка по-прежнему была слабенькой и медлительной, но ничего не предвещало, как казалось Иосифу, её близкой кончины. Она не жаловалась, не проявляла того, что страдает от боли, у неё не были серыми губы, как у многих, кто страдал от сердца. Может, – думал Иосиф, – молодой врач ошибся, и это всё же что-то другое? Может, действительно, хорошенькую девочку кто-то сглазил?.. Нанятые им слуги кланялись Люси, называя её «ваше высочество», её обрядили в богатое платье, и девочка несколько минут не могла отвести от себя глаз, крутясь перед зеркалом. Глаза её сияли, щеки порозовели. Потрясённая и очарованная, она бродила по богато обставленным комнатам, а потом и по маленькому, но очаровательному саду, и казалась такой счастливой, что Иосиф почти поверил, что, вопреки всем прогнозам врача, с нею всё будет хорошо. Он ушёл, чтобы отдать все распоряжения слугам, а Люси прилегла отдохнуть… И уже не проснулась.
– Она умерла счастливой. – Утешая Иосифа, произнесла служанка.
– Да. Разумеется. – Холодно бросил он. Откинувшись в паланкине, который вез его домой, Иосиф плакал и смеялся над своими слезами, и ругал себя за сентиментальность, и всё равно оплакивал маленькую странную девочку, которую нельзя было спасти.
Глава вторая. Ссора
До помолвки оставалось всего ничего. Должны были приехать кардинал, нидерландский посол с супругой, принц-консорт Фридрих, все дворяне Поймы и Элодисского леса, и к их приезду замок готовили даже тщательнее, чем к торжеству в честь возвращения Гэбриэла. Фридрих должен был привезти подарки от Изабеллы и подписанные ею документы о новом статусе Алисы Манфред; пока что невесту Гэбриэла официально «её сиятельством графиней Июсской» именовать было нельзя. Герольды Хефлинуэлла из герба графов Июсских, несколько лет назад прекративших своё существование в лице дряхлого деда, помнившего последние крестовые походы и крах тамплиеров, и пережившего всех своих наследников, и где-то откопанного ими герба Трёхозёрок сотворили новый герб графини Июсской: графская корона и три серебряные раковины на голубом поле, так как какой-то Манфред триста лет назад брал Иерусалим в числе других крестоносцев. Девушки так бурно обсуждали эти новости, что Габи сделалась совершенно невыносима, и Алиса, а с нею и её лучшие подруги: Аврора, Юна и Мина, – предпочли вообще не показываться в её приёмной и проводили время в покоях Алисы и в саду марокканского коттеджа, где работы по очистке территории и реставрации фасада были завершены, и теперь коттедж и прилегающую к Рыцарской башню отделывали изнутри. В саду было просторно, хорошо и уютно; правда, последние дни не переставая шёл дождь, и девушки вынуждены были оставаться в комнатах Алисы, мечтая о том времени, когда она переберётся к себе, и у них будет куда больше места и уединения. Их товарки из свиты Габи в покое их не оставляли: по коридорам мимо комнат Алисы то и дело сновали служанки, под окнами – тоже; Габи и Беатрис хотели знать, что делает будущая графиня и соперница, что говорит, кто её посещает?.. Посетителей было хоть отбавляй: к помолвке будущей графине шили несколько нарядов, новую обувь, шляпки, и всё, что требовалось знатной даме, невесте принца крови. Алиса на удивление самой себе, очень легко приняла перемену и свой новый статус. Чем дальше, тем больше ей нравилось здесь. Девушка больше не переживала по поводу того, что кто-то здесь её не любит, что Габи относится к ней всё хуже, и что о ней сплетничают больше, чем о братьях. Алиса освоилась, и почувствовала себя, как рыба в воде. Она полюбила и Гарета, и, особенно, его высочество, и для неё главным было то, что её любит Гэбриэл и его отец и брат, что у неё есть чудесные подруги и даже друзья: Иво, Марчелло и Альберт Ван Хармен. А сплетни… Да Бог с ними! Она была самоуверенной, пылкой, дерзкой, отважной и живой девушкой, и эти качества, прежде подавляемые жизнью в изоляции, под гнётом авторитарных воспитательниц, теперь стремительно расцветали в ней, поощряемые обожанием Гэбриэла и любовью его отца, брата и подруг. Для Гэбриэла она была совершенством, неким существом из каких-то высших сфер, и постепенно начала сама себя такой и ощущать. Но, в отличие от Габи, она была так очаровательна в своем самолюбовании, в ней была доля здорового юмора, с которой она могла посмеяться над собой, и так была при этом мила, что её прощали все, даже подруги, которые, все трое, по-своему полюбили её. А Алиса в ответ любила их, и всех, кто окружал её и любил, одаривала тем, чем в избытке владели лавви Нордланда: здоровьем, ощущением тепла, спокойствия и счастья. В Садах Мечты её сил едва-едва хватало на то, чтобы соткать для двоих крохотный золотой фонарик; здесь же, среди близких и любящих её людей, среди садов, ухоженных полей и вблизи огромного девственного леса, она постепенно окутывала своим золотым плетением весь замок и дальше, всю округу. Это происходило естественно и незаметно, даже для самой Алисы; просто этой весной вдруг все стало расти быстрее, цвести пышнее, животные не болели, приплод был здоровый и не погибал, и люди сделались как-то бодрее и веселее. Даже неизбежные беды, потери и неудачи воспринимались как-то бодрее и оптимистичнее. Легче было найти утешение, проще успокоиться. И конечно же, заметив это, судили о происходящем кто как. Оптимисты утверждали, что это эльфийская магия: лесная королева радуется возвращению правнука и благословила место, где он живёт. Пессимисты утверждали, что так всегда бывает перед большой бедой – войной, например, – и советовали слишком не радоваться и готовиться. Принц Элодисский объяснил это тем, что защитник дамы Манфред, Натаниэл Грэй, только что вернулся из Палестины и привёз святой земли прямо с Голгофы, с того места, где пролилась кровь Спасителя. Эта земля сотворила чудеса в таверне «Золотой дракон» близ Блумсберри, и продолжает творить чудеса и здесь, после того, как горсткой этой земли, подаренной принцу Нэшем, удобрили сад его высочества. Каноник Кейр, временно замещающий епископа и выполняющий его обязанности, не раз уже поднимал эту тему в своих проповедях, стараясь донести до своей паствы, сколь велика сила веры и как щедро одаряет Господь верных. Люди верили. Ну, многие.