Гэбриэл, стоя к нему спиной, расправил слегка ссутулившиеся было плечи, усмехнулся:
– Да, это моя вечная беда: лезу ко всем, как дурачок, защищать, помогать, заботиться… – Сунул руки в карманы. – Как Нора у Гарета: обслюнявит всего и насмерть залижет.
– Гэйб!!! – Воскликнул Иво, даже покраснев. – Да для меня твоя дружба – это… это… – Он аж задохнулся. – Ты у меня второй после Бога, и больше ничего нет… Я даже королеву не так почитаю, как тебя, и…
– Почитаешь. – Кивнул сам себе Гэбриэл. – Вот именно. Благодарен, почитаешь, восхищаешься… – Повернулся к Иво, усмехнулся. – Ладно. Спать пора. Устал я. А что касаемо бабья, то ты меня слышал, да?..
Иво забрал к себе книгу, но читать не мог. Сидел, смотрел в окно, на сад, стену, на которой горели огоньки фонарей, на хмурое небо – опять намечался дождь. Листва деревьев в саду волновалась и шелестела под порывами ветра, налетающего, казалось, со всех сторон сразу. Двое стражников на стене остановились и что-то обсуждали, поглядывая то на небо, то на реку, не видную из окна покоев оруженосца. Иво думал и про свою Розу – он почти уверен был, что это Габриэлла, и страшно переживал по этому поводу. Он не боялся – в самом деле не боялся. Переживал он за Гэбриэла, которому, если что, придётся расхлёбывать заваренную им и Габи кашу. Но отказаться от Габи он не мог. Это было невозможно. Почему?.. такие вещи просто случаются, и всё. Они случаются, когда вроде бы не должны случиться, и не случаются, хотя всё способствует этому. Тысячи лет люди пытаются вывести формулу любви, а жизнь рушит все расчёты и смеётся над всеми теориями. Даже если всё дело в запахе, как говорят некоторые – то букет любимых ароматов у каждого всё равно свой. От одного и того же запаха одного плющит, другого тошнит. Порой любовь подкрадывается постепенно, порой набрасывается внезапно, порой кажется, что она была всегда, и два человека, встретившись впервые в жизни на улице, идут дальше так, словно ходили вместе вечно. Порой человек так никогда и не узнает, что такое страсть, и живёт в уверенности, что все разговоры о любви – брехня. Иногда любовь – благо, иногда – зло. Она может поднять человека до небес и вдребезги разбить его жизнь. ОТ любви можно даже отречься, ради долга, богатства, карьеры. Одно невозможно: пренебречь ею, забыть её… И быть счастливым без неё.
Ветер стих, и через минуту первые тяжёлые крупные капли упали на карниз с приятным стуком. Иво открыл окно, вдохнул свежий влажный воздух. Где-то недалеко, в том же замке, находилась его Роза, и он чувствовал томительное волнение в сердце при мысли об этом.
Шторм стоял в кустах напротив дома, из которого на его глазах уже несколько часов назад выехала со своей свитой Габриэлла. Он вернулся к себе, но не находил себе места. Смотреть на окно напротив он не мог, его начинало трясти. И не смотреть не мог тоже – что бы он ни делал, как бы ни отворачивался, это окно было перед ним и в нём, и Шторм постоянно думал о том, что там происходило, это длилось и длилось в его сердце, и сводило его с ума. Зачем он вернулся к дому на Вязов, под начинающимся дождём?.. Он не знал. И просто мок и смотрел на тёмные окна…
Гэбриэл, как каждую ночь, молился о тех, кто остался в Садах Мечты. Он сказал Иво чистую правду: те, кто был там, занозой сидели в его сердце, причиняя нешуточную боль. Эта боль порой накатывала, непрошенная, в самые счастливые моменты, отравляя любую радость. Что сделать для них, что сделать прямо сейчас?! Он-то знал, что там умирают каждый день! Каждый день означал муки и смерть ещё кого-то, и Гэбриэл страдал по-настоящему, умом понимая, что брат прав, и напав сейчас на Драйвера, они только заставят его уничтожить всех, кто там ещё остался, но сердцем не в силах принять эту правоту. И сон не нёс облегчения: ему снова и снова снилась Мария, один и тот же сон, и Гэбриэл просыпался с зубами стиснутыми так, что больно было челюстям…
Утро выдалось солнечное: последние тучи ушли на запад, в Далвеган, проливаясь в его бесчисленные озёра и болота. Приятный ветерок овевал мокрые деревья, шевелил влажные покосы и нивы, неся упоительные запахи разнотравья и поспевающей земляники. В той части замка, где жили слуги из простых, с семьями и детьми, уже зазвенели детские голоса: вынужденные дождём сидеть дома, дети высыпали во двор и, визжа от счастья, скакали по лужам, превращаясь в таких же грязнуль, как и поросята, составляющие им компанию. С Хозяйственного двора порой тянуло волшебным ароматом свежей выпечки: там закончили печь хлеб, булочки и пирожные к завтраку его высочества, членов его семьи и господ и дам их свиты. Пели птицы, особенно заливисто и дружно перед тем, как умолкнуть: вот-вот должны были проклюнуться птенцы, и петь станет некогда. К мосту спускались подводы и всадники – от моста одна дорога поднималась прямо к барбакану парадных ворот, вторая огибала Золотую Горку и поднималась к воротам Хозяйственного двора, и туда по утрам привозили из города и из Садов Твидла сыры, колбасы, свежие сладости и напитки. Гэбриэл смотрел в окно на эти подводы, заспанный, хмурый с утра, медленно завязывая тесёмки ворота на белой эльфийской рубашке. Рукава тоже были со шнуровкой, и, закончив с воротом, он позвал недовольно: