Одно стало понятно очень быстро: он весь поглощён своей невестой. Он не сводил глаз с этой маленькой девушки, слышал каждый её вздох, и как только после праздничного ужина начались танцы, как их было уже не оторвать друг от друга. Амалию охватило уже знакомое ей ревнивое и азартное чувство. Она была шпионкой и работала на Ватикан, но кроме того, она была из тех привлекательных женщин, которые считают делом чести соблазнить именно того мужчину, который влюблён в кого-то, считается верным мужем, кем-то сильно увлечён. Правда, ей было уже двадцать семь лет – возраст, когда у женщин Нордланда появляются внуки, – но выглядела она едва ли на двадцать с небольшим, и выглядела великолепно. До сих пор ей удавалось всё, что она затевала, и за нею вился шлейф семейных скандалов, разбитых сердец, даже самоубийств, чем она откровенно гордилась и при случае хвасталась, правда, сопровождая воспоминания о самоубийцах обоего пола лицемерным вздохом: «Бедняжечка, но что тут было поделать? Или: бедолага, он так меня любил!». На самом деле она не испытывала ни жалости, ни раскаяния, а свои трофеи лелеяла в памяти и сердце, как охотник чучела убитых им зверей. На Алису, влюблёнными сияющими глазами глядящую на Гэбриэла, Амалия поглядывала именно, как на будущий трофей, самодовольно, не без злорадства. Да, девочка дивно хороша. Но кто она такая против неё, опытной, хладнокровной и прекрасной?! Даже с её очаровательным пением?.. Да, Гарет – дичь знатная, и сложная, но, в конце концов, и не такие зубры падали к её прекрасным ногам. А вот Гэбриэл и его невеста… И Амалия, не раздумывая, пошла на штурм.
От Дрэда она знала всю историю Гэбриэла: как он был похищен, где был, что делал, как сбежал, и полагала, что ему, не избалованному, как брат, да ещё сознающему в глубине души свой позор, внимание и авансы такой, как она, будут за счастье. Вот только она многого не знала; например, как и Кенка, Дрэд верил, что Гэбриэлу помог бежать епископ Гранствиллский, которого до сих пор усиленно искали и Далвеганцы, и Рим. Они даже допустить не могли, что Гэбриэл бежал сам, бежал оттуда, откуда бежать было просто невозможно. С их точки зрения, у Гэбриэла и епископа была связь, и именно из-за страсти епископ и рискнул всем, вытащив своего любовника и вернув его в семью. Именно так и смотрела на Гэбриэла Амалия, в то же время отмечая для себя, что он выглядит, по крайней мере, внешне, гораздо серьёзнее и опаснее своего брата. Дрэд не верил, что Гэбриэл сам убил вампиршу – считал, что это брат куёт для своего братца легенду, которая принесла бы ему популярность. Амалия и сама не верила… И всё же женская интуиция вступила в противоречие с тем, что она слышала и в чём только что была уверена. Она колебалась: какой тактики придерживаться? Той, которую продумала прежде, чем увидела этого юношу, слишком красивого, слишком непроницаемого для того, каким его описывали? Он казался сдержанным и неприветливым, но в этом не было ни грамма неуверенности в себе, напротив, он был холоден и спокоен, как спокойны только очень сильные и уверенные в себе люди. И лишь своей невесте он улыбался с нежностью, преображавшей его холодное красивое лицо, которое становилось таким простым и даже трогательным, что делалось завидно. Амалия решила начать с того, чтобы заставить его улыбнуться так ей.
– С которого из двух ты решила начать? – Спросил Хуан Фернандо по-испански, приблизившись к ней.
– С графа. – Ответила Амалия.
– Он скоро женится.
– Тем более. Представляешь, каким выйдет скандал, если невеста застукает его у моих ног?..
– Но нам-то что с того? Опять взялась за свои игры?! Забыла, что нам нужно спровоцировать дуэль из ревности?!
– Но если она приревнует, то ты и подавно можешь это сделать! Ты просто обязан будешь это сделать.
– Смотри! – Он резко повернул голову. Он тоже был красив, в его красоте было что-то резкое, ястребиное, он вздёргивал и поворачивал голову, как хищная птица, и глаза его, коньячного цвета, тоже были похожи на птичьи, безжалостные и пустые. У него был очень аристократический профиль, потому он и выдавал себя за испанского гранда; на самом деле он был простолюдин, бывший разбойник, Хуанито Эль Камборьо, в своё время пойманный властями Севильи и завербованный доминиканцами. Дон Хуан Фернандо славился тем, что убирал неугодных Риму титулованных особ, провоцируя дуэли и поединки, убирал чисто и блестяще, так, что придраться ни к чему было нельзя. На Амалии он и в самом деле был женат, но смотрел на её игры сквозь пальцы, изображая ревность лишь тогда, когда этого требовали интересы дела. Среди северных народов существовало стойкое убеждение, что испанцы – страстный, гордый и неистовый в чувствах народ, поэтому вспышки его ревности и следующие за этим дуэли никого не удивляли и не вызывали лишних подозрений. А держался он так, что позавидовал бы сам испанский король, столько в нём было достоинства, высокомерия и аристократизма. Даже его высочество ничего не заподозрил, беседуя с ним о мавританском завоевании и о борьбе с захватчиками. Он был абсолютно уверен, что беседует с потомственным дворянином.