Разве что Алисия обняла бы его, прижала бы его голову к своей узкой груди и позволила выплакаться. Сестра - она одна понимала, как слаб он на самом деле. Тоури всегда остаётся Тоури: на гербе у них осиновые, а не дубовые ветви - пусть даже в железном обруче... Альен знал, что каждый раз, когда такое случалось (а было их немного, слава Порядку, таких разов) остался язвой у неё в сердце. После этого ямочки у неё на щеках превращались в невыразительные штрихи, а смех несколько дней звучал реже обычного.
Всё это успело пронестись у него в голове, пока Ривэн стоял, приоткрыв рот и грустно уставившись на роскошные сандалии из чёрного дерева.
- ...Что Бадвагура убила она.
- Нельзя сказать, что она, - без выражения сказал Альен, стараясь уловить реакцию Сен-Ти-Йи. - Все они вместе.
А заодно с ними - я. Мой промах, моё себялюбие, моё "неумение жить" - ведь так говорят, кажется? Отец, матушка, до чего же вы были правы
...
Только это - не та вина, как после ювелира-агха, или после убитого стражника из Кезорре, или после поднятого бедняги Нода, чьё тело уже тронуло разложение. И не то сожаление, как после Моры с метелью за окнами, или (до сих пор не по себе...) черепа талантливого Сен-Иля, пальцы которого уже никогда не коснутся серебра с такой же коварной точностью.
Хуже всего, страшнее всего. До самого последнего мига, то того треклятого подвальчика-склада Альен не осознавал до конца, как боялся потерять Бадвагура. Как боялся - зная, что это обязательно случится, и скорее рано, чем поздно.
- Не настраивай против меня своего друга, - спокойно попросила Сен-Ти-Йи. - Особенно если хочешь взять его с собой.
- Я ещё не решил, - сказал Альен и добавил, пресекая возражения Ривэна: - Мы скоро всё обсудим. Я попытаюсь рассказать ему всё так, как было.
- Никогда нельзя "рассказать всё так, как было" Альен. Ты-то должен знать.
По дрогнувшему в морщинках Сен-Ти-Йи злорадству он угадал, что она снова намекает на его записи... Его, действительно, всегда мучил разрыв между замыслом и той больной несуразицей, которая получалась в итоге. Вне зависимости от того, корпел он над каждой фразой или набрасывал их легко и небрежно, как нечто само собой разумеющееся, - выходило совсем не то. Это "не то" не давало покоя, и в такие дни каждая мелочь вокруг - от взгляда уставшего прохожего до ряби на воде в луже - казалась ему мучительно бессмысленной.
Что-то надломилось в зрении Альена, и на долю секунды он увидел вместо сгорбленной старушонки - нечеловечески высокую женщину с длинными и лёгкими, словно ветер, светло-золотистыми волосами. На одну чёрную розу в её венке стало меньше; у Альена заныл маленький, почти затянувшийся порез на ладони - единственное свидетельство того, что всё это было не во сне, что шип правда проколол ему руку.
Обретая подлинный облик, Сен-Ти-Йи почему-то теряла в его глазах право судить о таких личных вещах. Теряла право лезть ему в душу - она, так недолго обладавшая этим правом.
- Это тебя не касается, о бессмертная, - напомнил он, пересаживаясь поудобнее и выпрямляя спину. Из садика Ар-Лараха неслась воркотня белых горлиц - невинных на вид, совсем как давешняя рабыня. - По-моему, ты пришла, чтобы сказать мне другое.
- Чтобы спросить, - мягко, даже с чем-то вроде сострадания, вымолвила она. - Спросить, как ты намерен поступить дальше.
Альен дёрнул плечом. Издевательства победителя над растоптанным врагом всегда казались ему мерзостью. До Минши он искренне считал, что тауриллиан не опускаются до такого.
- А разве у меня есть выбор?.. Могу лишь сказать, что сначала я хочу похоронить его, - Альен попытался, но не смог произнести имя - эти рокочущие, немного смешные звуки, которые подходили Бадвагуру, будто трубка или любимые сапоги... - Похоронить достойно. Так, как он заслуживает.
Ривэн сглотнул слюну - так громко, что заглушил горлиц из сада.
- Ты обязан сделать это, - с уважением кивнула Сен-Ти-Йи. - Где сейчас его тело?..
...Всё это было вчера - а теперь, на другое утро, Альен бездумно смотрел в синие складки шёлка и следил, как солнце, на севере уже весеннее, щедро напитывает их. Он лежал без движения, тщетно стараясь собрать себя по кусочкам, чтобы начать новый день.
***
Король по просьбе Альена выделил для резчика участок земли за портом Гюлеи - там, где уже смолкал разноязыкий шум и куда не добиралась смесь густых запахов. Но и заливные рисовые поля ещё не начинались там, и достаточно далеко было от большой дороги, по которой то и дело прокатывались запряжённые осликами или мулами повозки крестьян - а ещё проплывали вельможи на плечах рабов. В общем, идеальное, тихое место; Альен сам выбрал его, решив, что Бадвагуру бы понравилось.
Закон Прародителя велел сжигать мёртвых, так что похороны в Минши проходили, как в Дорелии. Миншийцы держали урны с прахом предков в домах, и понятия "кладбище" в миншийском языке, кажется, не существовало.
Впрочем, если бы было иначе, Альен тоже не оставил бы Бадвагура там, среди других. Попрощаться с ним нужно было так, как прощались в Гха'а. Жаль, что не узнать уже, как именно проходит обряд - но примерное представление (как и о многом другом - примерное, лишь примерное, вечно-позорная половинчатость) у него всё-таки было.
- Мой друг умер, Ваше величество, - сказал Альен, стараясь отрешиться от смысла фразы. Как издевательски-просто устроен язык: "тот-то сделал то-то", и ничего больше. Фермер снял урожай. Хелт захватила Ти'арг. Бадвагур отдал за него жизнь. Всего-навсего. - Мне придётся похоронить его на Вашей земле - если Вы, конечно, не возражаете.
- Речь о гноме, ведь так? Пусть он покоится с миром, - кивнул король; голос из-под золотой маски звучал устало. Видимо, ему не терпелось избавиться от странных гостей - вместе со своей "мудрой советницей". - Я дам тебе всё необходимое, волшебник, только скажи.
Всё необходимое - кроме единственно необходимого... Кроме Старых гор, которые должны были защитить его. Кроме его родных пещер, и уютного полумрака, и стука кузнечных молотов, кричащего о непрестанном труде.
- Побольше камней, - ответил Альен. Абсурдность происходящего давила ему на уши, как давит надоедливое ощущение простуды. - Ещё носилки, четверых рабов и травы для окуривания... Скоро я уточню, какие.
- А больше ничего не нужно? - прочистив горло, робко поинтересовался Ривэн. Он перепуганной тенью маячил где-то за плечом Альена, на безопасном расстоянии в пару шагов. - Ну, ткани или там цветы?..
Альен покачал головой. Может, среди агхов это и считается приемлемым, но Бадвагур не одобрил бы лишнюю пышность.
Кому уже какое дело до того, что он одобрил бы или не одобрил? Это же тело - мёртвые ткани, начавшие разлагаться, и мышцы, и кости, такие же, как у всех. Больше ничего... Прекрати этот балаган.
Он выслушал голос в голове, но не последовал его советам. Некоторые поступки просто положено совершить, не рассуждая о том, что они значат и не убит ли в них изначальный смысл.
...День стоял солнечный, удивительно красивый - до тянущего чувства где-то на смыкании рёбер. У Альена редко выдавались такие дни. Он почти не думал, медленно вникая в каждый свой шаг по широкой дороге, в каждый вдох, наполнявший лёгкие чистым воздухом, в каждую птичью трель, весело скользящую из рощ в предместьях порта. Всё вокруг вгоняло в сосредоточенное изумление, и даже чернота теней от тутовых деревьев, насаженных вдоль дороги, напоминала тайные письмена, в которые кто-нибудь древний и мудрый вложил не разгаданный смысл.