Мири, кожей чувствуя все любопытные людские взгляды, проходила мимо. Она улыбалась, если улыбались ей. Отворачивалась, делая вид, что остается безучастной, если донимали слишком настырные. И шла вперед, знакомясь с бытом жителей Тихого Края. Еще совсем недавно они были врагами, и даже сама мысль, что эльфийка по собственному желанию придет на праздник людей, казалась недопустимой. Нынче ее принимали, дивились походя, шептались, но злобы не испытывали. Какая-то девчушка протянула ей горстку ягод, девица – подала чарку с вином, а женщина дружески позвала к столу.
Отказаться Мирисиниэль не посмела, вдруг обидятся, поэтому тихонько присела на край скамьи, на которой разместилась группа девушек. Они примолкли, но подвинулись, уступая место высокородной гостье. И, видя, что она сидит и не торопится приказывать, вновь загомонили, обсуждая предстоящие обряды. Мири пригубила вино, и на удивление оно пришлось по вкусу. Сладкое, ягодное, с легкой кислинкой и ароматом ушедшего лета. Глоток за глотком эльфийка опустошила чарку. Поэтому, когда девушки встали и потянули ее за собой в хоровод, Мирисиниэль не сопротивлялась. Вместе со всеми она закружилась вокруг самой старой жительницы деревни, в руках которой находился каравай, испеченный из новой муки. Краем уха Мири успела услышать, что в конце каждый приглашенный должен будет отведать этого каравая, чтобы ухватить свой кусочек счастья.
Выпитое вино дурманило голову, атмосфера чужого, веселого праздника заволокла сознание мерцающей пеленой, сквозь которую не могли прорваться грустные, черные мысли. Смех, раздающийся со всех сторон, оказался настолько заразительным, что на губах Мирисиниэль возникла ответная улыбка. В круговороте мелькали людские лица, сияющие глаза, широкие улыбки. Люди приняли эльфийку на своем празднике, показав всю широту богатой человеческой души.
Куда бы Мири не взглянула, везде ей улыбались, пока взгляд не остановился, словно споткнулся, сердце в груди эльфийки вздрогнуло. Одна женщина отличалась от остальных, она смотрела на гостью змеей, будто мечтала придушить. И так жутко стало Мири от этого страшного взора, что она начала задыхаться. Липким холодом обдало тело, и Мирисиниэль захотелось убежать на край света, чтобы скрыться от лютой ненависти, горящей в женских глазах напротив. Ноги сами понесли эльфийку к лесу.
Мири бежала среди вековых деревьев, лес, как старый друг, помогал, прикрывал ее уход. Тихо падали листья, шуршали под кустами зверьки, а эльфийка неслась, куда глаза глядят, не понимая, путая направление. И, наверное, заблудилась бы, умылась собственными слезами, если бы теплые, надежные руки не захватили в плен, не стиснули ее, бьющуюся в истерике, несдержанную, хрупкую, в крепких объятиях.
Мири притихла, всхлипывая, невольно уронив голову на мускулистое плечо, и услышала:
– Куда же ты все время пытаешься исчезнуть от меня, горлица?
Мирисиниэль недоверчиво вскинула голову и утонула в нежном омуте серых глаз.
– Рейн, – на выдохе она произнесла его имя, в первый раз, не понимая, что шепчет, но вслух.
И для ир Озарона тихий вздох прозвучал сладчайшей музыкой, гимном самой жизни, знаком с небес. Еще не до конца осознавая, что делает, он с мучительным стоном прильнул к губам эльфийской принцессы, той, о которой мечтал долгое время.
Мири вздрогнула всем телом, попыталась отстраниться, скользнув руками по плечам, упираясь в широкую грудь мужчины, и услышала отчетливое биение его сердца. Волнение Рейна, его ласковое тепло, передалось Мирисиниэль, и желание сопротивляться исчезло. Мужские губы имели вкус того самого, ягодного летнего вина, что все еще играло в ее крови. Рейн целовал Мири и не мог, да и не хотел останавливаться. Он усилил натиск, стараясь действовать нежно и осторожно, раздвинул алые губки эльфийки, проник в ее рот, приласкал ее язычок, втянул послушную ученицу в любовную игру. Мирисиниэль быстро научилась, отвечала ему со всем жаром, который внезапно охватил ее существо. Казалось, что даже кончики ее рыжих волос запылали, и лишь прикосновения мужчины крепко сжимающего Мири в своих объятиях, спасали от пронзающего огня.
Чудилось, что мир куда-то уплывает, земля под ногами превращается в зыбкое болото, воздух сгущается. Из последних сил Мирисиниэль хваталась за мужские, широкие плечи, боясь, что не устоит. Вдох Рейна становился ее, эльфийка наслаждалась каждым глотком воздуха, пропитанного его ароматом. И хотелось ей большего, гораздо большего, поэтому Мири с легкостью избавилась от дорогого платья, с величайшей радостью приникая к обнаженной мужской груди, чтобы кожей ощутить тепло его большого, сильного тела.