— Что это? — спросила Катя.
— Наглядная агитация.
— Все голоснем. — отозвался механик. — Москва для Шершавкина это то что надо. Это такой человек. Даже тюрьма от него бегает.
Механик с кривой улыбкой смотрел на листовку в своей руке. Там был изображен довольно молодой человек с припухлыми детскими щеками и взрослыми пожилыми глазами. На Шершавкине был двубортный пиджак цвета консервированных оливок и узкий атласный змеиный галстук. От плеча Шершавкина шла вверх рука с бело-розовым кулачком зефирной консистенции. Тем не менее надпись под портретом была брутальна и щетиниста.
— Вор знай свое место!
— Дорогой ты наш, — окурок Памира с тихой невозмутимой медлительностью жег лицо Шершавкина. — Одно-мандатник.
— Куда? А ну подбери. — закричала Савельевна. Механик скомкал проженную листовку и бросил ее в мятую топливную бочку.
— Не дома, Савельевна, — огрызнулся механик.
— Так и не в гостях. — двусмысленно срезала его капитан. — Давай в трюм. Качай япошку или сколько мы будем здесь табанить. Сил на вас нет. Парамонов?
— Ась. — капитан катера высунулся из окошка вслед за неизменным локтем.
— Все. Уходишь, Парамонов?
— Ухожу, Кать…
— Уходит. — проворчала Катя. — А шарфик где?
— Вот.
— Горло замотай. Не хватало еще ангину в дом принесешь… Чего ржешь?
— Ничего… Спасибо, Катя.
— За что?
— А за все… Семка.
— Ай.
— Мамку береги.
Катер отходил от сейнера деликатно, почти не качаясь. На палубе стояла Катя и просто смотрела непростым взглядом. Карась взглянул на Мию.
— Так оно, кнопа…
— Что? — спросила Мия.
— Ромео и Джульетту знаешь?
— Конечно.
— Забудь. Мы сейчас с тобой что-то настоящее видели. Я знаю.
— Откуда? — недоверчиво спросил Егор.
— Откуда? — Откуда и все, человече. Из далекого оттуда, конечно. Так что смирись, смурной..
В плавноизогнутую бухту порта Крашениникова с зелеными выветренными скалами-одинцами на входе пограничный катер пришел к вечеру. Швартанулся у флотской пустой высеребренной лунной пристани.
— Негустой у вас багаж. — сказал Карась, когда они очутились на пристани. У Егора за плечами был солдатский вещевой мешок а у Мии школьный ранец с желтым катафотом на пряжке.
— Нам в геологоразведку надо — сказал Егор.
— К Понедельнику что ли?
— Да.
— Ну это с утра… А сейчас чего?
Егор пожал плечами.
— Есть же здесь гостиница.
— Не думал?! — восхитился Карась.. — Вот ты каравай от слова корова. Про себя ладно… А малая?
— Она со мной?.
— Это, конечно, железобетон… О, мои подъехали…
На набережной остановились несколько больших черных машин. Из них вышли люди, почти такой же внешности и темперамента, как и те, что провожали Карася. Впереди широко шагал крепкий невысокий мужчина с пудовой головой, вросшей в широкие вислые плечи. На нем был кожаный распахнутый плащ и желтый пиджак с черными брюками, которые заканчивались обрезанными резиновыми сапогами. На ходу мужчина развесил в стороны свои толстые сильные руки.
— Карась. — мужчина крепко обнял Карася.
— Добрался?
— Есть такое. — ответил Карась.
— Не один. — мужчина скользнул по длинным деревянным ящикам.
— Впятером мы.
— Хапай, мужики.
Подошедшие мужчины подхватили ящики и поволокли их к машинам.
— А вы чего? — спросил мужчина у Егора. — Пойдем у нас переночуете.
— Мы в гостиницу. — сказал Егор.
— А я про что…
— Пойдем — улыбнулся Карась. — Вы Барселонова Григория Степановича не бойтесь…
— Это пока — рассмеялся Барселонов.
— Разве что… — Егор не хотел соглашаться, но посмотрел на озябшую Мию.
— Мы до утра.
— А забесплатно кто вас дольше держать будет. Ты не Чубайс а я не электорат чтоб за фуфу работать.
Порт Крашенинникова от края до края проехали в минут пять по горбатой с треснувшими пятками подъемов дороге. Потом были железные ворота в свете сильных ламп и длинный сад, взявший темно-синее небо в венозную сеточку дрожащих ветвей. Когда выбрались из машины, Егор увидел здание блеклой архитектуры со стенами, выложенными крохотными квадратами плитки. Такие строили в 70-е годы и размещали в них жилые дома, цеха, пансионаты и пионерские лагеря. Скорее всего это был бывший пионерский лагерь. Прямо у широкого низкого крыльца в круглой чаше на постаменте стояла крупная спортивная девушка в длинных свободных шортах. В таких Мария Лазутина выиграла олимпиаду 1956 года а слесарь Вострецов гонял по коммунальной кухне свою жену. А еще было весло.