— Кажись есть. — сказал с натугой.
Круг вокруг Касатонова сломался. Превратился в живое со всхлипами, стоном и причитаниями пятно. Министр упал на колени рядом с Касатоновым.
— Что там?
— А посмотрим… — Касатонов вытащил руку из дыры.
Толпа охнула. Министр сплюнул.
Касатонов отбросил в сторону деревянную рыжую хлебницу и опять запустил руку в квадратную выпиленную дыру. Теперь был совсем осторожен. От помощи отказывался. Деликатничал.
— Неправильно идет — шептал Касатонов. — Ножками вперед.
— Ты это Касатонов. Осторожней — торопливо говорил министр.
— Не бойся паренек министр. У меня трое, а второго сам принимал. Покуда в сознании был. Оп.
Касатонов вытащил руку по локоть.
— Товарищ министр.
— Что?
— Прошу немного. Кортежа с мигалками не надо.
— А одеялко?
— А одеялко постелите.
Пока несли носилки. Касатонов вытащил из дыры изорванного всего в синяках мальчика. Касатонов бережно уложил его. Мальчик был жив но без сознания.
— Кто его знает? — закричал министр.
— Я. Я. Я знаю — Лиза склонилась над носилками. — Это Гуськов. Из 5 Б.
— Силен мужик. — сказал Касатонов. — 3 дня под завалами. Почти без вариантов.
— Ты что говоришь такое. — вспыхнула Лиза и начала наступать на Касатонова.
— Ты слышишь. Ты лучше заткнись. Заткнись я тебе говорю.
Лиза сжала кулаки и круто развернулась. За ней всхлипывая и тихонько причитая побежала старушка в черном платке.
— И ты заткнись, слышишь. — остановилась Лиза. — Заткнись.
Потом обняла и начала нервно гладить черный платок, худую с дрожащими лопатками спину.
— Я виновата. Я. — плакала старушка.
— Прекрати. Ни в чем ты ни виновата.
— Нельзя было так делать, Лиза. Видишь как нас бог наказал.
— Все. Все. Бабушка успокаиваемся. Мы же Шершавкины. От нас так просто не избавиться.
ГЛАВА 19
БЕКЕТОВ ОБЪЯСНЯЕТ
— Предлагаю последний раз. — сказал Бекетов. — То что вы увидите дальше. Это навсегда изменит вашу жизнь.
Бекетов видел профиль Тюменцевой. Старший геолог сидела на пассажирском сидении. Руки сплетены под грудью.
— Вы понимаете… — продолжил Бекетов. — Или не понимаете. Засентябрилло?
Засентябрилло стоял, пригнувшись между сиденьями, положив локти на спинки кресел. Нестриженные волосы тряслись и лицо у Засентябрилло было отудловатотворенным.
— Засентябрилло. Вы то понимаете о чем я вам говорю?
— Круто, товарищ Бекетов. Кому сказать не поверят.
— Т-а-ак. — Бекетов скрутил баранку в проволочном змеином чехле влево. Темно-зеленая буханка взмахнула широкими крыльями и опустилась на землю, недалеко от темной кровяной полосы. Все это время они летели вдоль нее.
— Выходите. — потребовал Бекетов.
— Мы никуда не пойдем. — твердо отрезала старший геолог.
Сильно ударив по баранке, Бекетов полез за сигаретами.
— Не забудьте форточку. — напомнила Тюменцева.
Бекетов зло закрутил ручку стеклоподъемника. Продышался. От Беломора Барклая остались сиротские три папиросы. Две. Две папиросы. Бекетов выбросил окурок.
— Чего сидим? — решил с такой стороны зайти. Шутейной. Не пробиваемой. Засентябрилло как тряс головой так и трясет.
— Круто. Круто. Буханколет.
А Тюменцева и вовсе развела в стороны руки.
— Не знаю чего сидим, Егор Юрьевич. Полетели дальше.
— Да что ж вы такие дубовые то а? Каждый раз одно и тоже. Полетели дальше, товарищ Бекетов. Да ты гонишь, Оноданга. Ва-аще крутяк! — передразнивал Бекетов на разные голоса.
— Крутяк. — соглашался радостный Засентябрилло. — А кто такой Оноданга?
— Я. — буркнул Бекетов.
— Значит мы не первые. — подтвердила Тюменцева свои мысли.
— Не так, старший геолог. Всегда первые… И последние всегда. Значит остаетесь? — снова спросил Егор.
— Причина если не секрет?
Тюменцева сидела также ровно и смотрела также прямо. Мимо Бекетова.
— Мне 40 лет и 40 причин… Да надоело все.
Егор кивнул головой.