— Пойдемте. Чайку попьем. Пока время есть.
За буханкой Тюменцева разожгла маленький костерок из щепы и листовок кандидата Шершавкина. На буханке ездили на охоту, рыбалить и скандалить на дискотеку в соседний Тайшин. Так что в салоне всегда были запасы чая, дров, тушенки, рафинада и обрезок садового шланга, наполненный свинцовой дробью.
— Садитесь, Засентябрилло. — Бекетов указал на складной стульчик, но Почечуйка продолжал стоять неподвижно. Зажигалку держал перед собой. Бекетов сильно нажал ему на плечи. Засентябрилло сел и начал отгибать пальцы, чтобы забрать зажигалку.
— Не советую. — сказала Тюменцева. На помятых Шершавкиных она резала серый с мокрым мякишем хлеб и открывала банки волковысской тушенки. — Он будет не адекватен.
— По-вашему сейчас с ним все в порядке? — сострил Бекетов.
Тюменцева подала Бекетову тушенку на куске хлеба.
— Спасибо. — поблагодарил Егор и сразу откусил половину. Есть хочется страшно.
— Шершавкин. — вдруг проговорил Засентябрилло. Он выпустил зажигалку и схватился за мятую листовку.
— Шершавкин. Это же Шершавкин. — Засентябрилло омывал наглядную агитацию (по постановлению ЦИК /32 от 1992 г.) реками счастливых слез. Смеялся и счастливо повторил.
— Шершавкин! Шершавкин!
— Надо же. — Бекетов подставил кружку и старший геолог налила ему вкусного чая с чабрецом. — Такая любовь.
— Это якорь. — ответила старший геолог. — Чтобы совсем не потеряться во всем этом безобразии.
Над перевернутой буханкой на фоне картины Эдварда Мунка «Крик» вместо самого этого крика Человек Помазок из последних сил противостоял Келе. В ход пошли совсем уж не спортивные методы. Человек Помазок использовал допинг олимпийского чемпиона Валентина Петренко. Именно поэтому Валентин Петренко проиграет будущие олимпийские игры в Атланте 1996 году. Человек Помазок быстренько пролистал годовую подшивку Спид-Инфо из редакции журнала «Казистый Самаритянин» и с новыми силами бросился на летевших в него ульяновскими, самарскими, сахарными, брозовыми, урановыми Лениными.
— Не хватит его надолго. — заметил Егор.
— Шершавки. Шершавкин. — причитал Засентябрилло. Вдруг его лицо прочертила гневная гримаса. Засентябрилло пророкотал нечленораздельно. Разорвал листовку и бросил обрывки во вьющийся тризубный костерок.
— Если бы не ты. Я бы сейчас не здесь с ума сходил а дома. В Медвежьем Бору.
— Что ж вы его так? — выговорил Бекетов. Почечуйку неожиданно поддержала Тюменцева.
— А вы знаете Шершавкина?
— Видел мельком. — признался Бекетов. — Ничего такого.
— Он для Понедельника чебуречную открыл. Поддержать в трудное время Министерство недр и природных ресурсов.
— Хорошее дело. — поддержал Бекетов.
— Хорошее? — не согласилась Тюменцева. — Если бы вы знали из чего они эти чебуреки делают.
— Из чего? — Бекетов подал Засентябрилло ополовиненную банку тушенки.
— Страшно сказать. — махнула рукой старший геолог. — Из муки и мяса.
— Да вы что? — едва не поперхнулся Бекетов горячим чаем. — Вот изверг.
— Из муки и мяса. — повторила старший геолог. — Из костной муки и соевого мяса.
— Странно — сказал Бекетов — Если что и слышал о Шершавкине то что то не очень хорошее. На катере, у Барселонова, здесь.
— А он такой и есть. — взвизгнул Засентябрилло.
— Не соглашусь. Если о человеке говорят только плохое, это не значит что в нем вовсе нет ничего хорошего. — по житейски мудро отметил Бекетов. Он допил чай и раскурил от тлеющих с красной каемкой брюк Шершавкина свою последнюю барклаевскую папиросу.
— Видите? — сказал Егор и бросил тлеющую листовку в огонь. Он с удивлением смотрел как Засентябрило подобрал еще одну листовку с Шершавкиным. Сложил ее и спрятал в карман куртки.
— Хоть одно знакомое лицо. — пробормотал Засентябрилло.
Бекетов наткнулся на внимательные серо-зеленые с озорными рыжинками глаза старшего геолога.
— Якорь. — напомнила Тюменцева. — У вас он тоже есть.
— Нет, старший геолог. Мне он не нужен.