— Кто это? Да ты знаешь с кем разговариваешь, марамойка. Ты кто такая?
— Я завуч.
— Погремуха? Карась, ты кого из медвежеборских знаешь?
— Я знаю — говорила в ответ Лиза. — И они меня все знают. С 1-го по 11-й.
— Что за… Баба смотрящая?
— Я завуч. — крикнула в ответ Лиза и сунула трубку Шершавкину.
— Виктор Степанович. Не отцепятся. Засентябрилло в Пенжинскую экспедицию пристроил.
— Это что мне в 50 километров кругаля давать?
— Я Уклонова уже отправил.
— Так пусть он и забирает.
— Разве он авторитет. Засентябрилло с ним не полетит. А вы скажете как умеете ни Уклонов ни Як… Засентябрилло на своих четверых полетит.
— Ладно… — как всегда лесть Шершавкина произвела нужное действие. Барселонов плыл.
— И это… — Шершавкин немного замялся. — Виктор Степанович и еще 50000 надо.
— Что? Карась слышал?
— Отдам, отдам, отдам. — заторопился Шершавкин.
— Отдашь. Конечно отдашь.
Барселонов замолчал. Шершавкин слышал неясные звуки. Барселонов советовался с Карасем.
— Шершавкин. Ау!
— Я здесь. Здесь. Виктор Степанович..
— Сотку отдашь.
— Сколько? Виктор Степанович. Где же я…
«Карась позорный» — думал Шершавкин — «Залил в уши, законник дубовый. Ох, доберусь я до тебя. Задавлю как крысу. Заботой и лаской».
— Шершавкин?
— Да, Виктор Степанович.
— Сотка.
— Я понял.
— Смотри. Закавычишь. Продам оленеводам. Сезон любимым олешкой отработаешь.
До самого вечера Шершавкина терзали цветные видения полярного оленя с мохнатыми рогами и весенней тоской в черно-синих глазах. В рогах ветер запутал легкомысленную голубенькую ленточку. Эта ленточка почему-то напугала Шершавкина больше всего. Но не настолько, как осознание того, что сегодняшний вечер он проведет под присмотром своей шестилетней племянницы. Сестра Лиза сдобрила свою высокую химическую завивку гигантской незабудкой с присевшей на ее кончик бабочки лягушачьего цвета. Одела рубиновое с остывающими искрами платье. В нем второй раз выходила замуж, разводилась в третий и в двадцатый раз одевала его на майский выпускной вечер.
— Если будет шуметь. — сказала Лиза. — Звони Горшкову. И пусть выпьет ромашку Завяжи..
Сестра вручила Шершавкину широкую повязку с четырьмя длинными завязками.
— Ну теперь-то, когда все устроилось, можно мне покурить. — просил Шершавкин.
— Дуля тебе и спасибо.
Сестра поправила повязку с бежавшими вокруг предплечья набитые трафаретом буквы: «Дежурная». После ухода сестрыШершавкин начал облучать маленькую Лизу лицемерными лучами дружелюбия. Он все еще не терял надежды вырваться. 100000 долга Барселонову? Поневоле задумаешься… О, нет, нет. Уйди рогатый! — Шершавкин прогнал тоскующего оленя из своих мыслей.
— Хочешь Юпи. — спрашивал Шершавкин.
— Пей ромашку. — говорила Лиза.
Шершавкин для налаживания контакта потянул горькое медецинское пойло. Постарался скривиться так, чтобы это выглядело, словно он меду наелся. Глядя на умытое личико с серьезными серыми глазками, на худенькие бескомпромиссные косички. Шершавкин мучительно думал. «Чего бы такого наврать. Ресторашку и колготы с люрексом ведь не предложишь. А ключи от наручников не помешали бы. Тогда Лизку… В банку с огурцами. В Оху на маршрутке, а оттуда в Крашенниников. И никаких моих кровненьких, ласковых, тепленьких. Ни жуку Барселонову ни этим…»
Племянница помогла Шершавкину.
— Покажи Вадима.
— Кого? — Шершавкин подергал наручники.
— Вадима — настаивала маленькая Лиза.
— Какого такого Вадима?.
— Да этого… — Лиза расставила ноги. Выгнула вперед плечи. Сжала кулаки и попыталась изобразить грубый мужской голос.
— Лизон. Брыськай спать. Нам с твоей мамкой пожужукать надо.
— У мамы кто-то есть? — спросил Шершавкин.
— Тебя же нет. — туманно ответила девочка. — Давай. Показывай.
— А это? — Шершавкин показал наручники.
— Посмотрим.
Шершавкин прокашлялся.
— Лизон. Брыськай отсюда. Ай! Ай! Ты что делаешь!
Прямо в лицо получил Шершавкин струю из газового балончика.
— Не сметь… Стрельцов! С моей дочерью. — сказала Лиза тонким, но материнским голосом.
— Ну ты и дура. Все вы дуры. — кричал Шершавкин. Глаза слезились. Их жгло.
— Воду неси!
Лиза принесла воду. Шершавкин промывал пораженные глаза, а Лиза говорила.
— Молодец, дядя… Вылитый, Вадим.
— Уйди ты. Маленькая… Лиззза. Стой. Телевизор включи.
Шершавкин разделся, лег в кровать, где-то до полуночи смотрел он по черно-белому Рекорду НТВ — круглосуточную трансляцию хотелок олигарха Гусинского. Около полуночи на его плечо легла холодная рука. Шершавкин от неожиданности вздрогнул. Перед ним стояла маленькая Лиза. Она была по-настоящему испугана.
— Дядя. Земля трясется.
Шершавкин не успел ничего ответить как все это началось…
ГЛАВА 11
АЙЛЕК. НАВЕРНОЕ…
А над Пенжином раскинулся вечер. В малиновых полях с желто-синими берегами Птеродактиль бегал наперегонки со стаей длиннокрылых птиц. Пилот Серегин сделал низкий круг над экспедицией и медленно помахал крыльями в быстрогустеющем жирном от прохлады воздухе. Он сорвал аплодисменты Мии и гуманитарную кепку бундесвера с волосатых джунглей на голове Засентябрилло. Почти вся экспедиция собралась вокруг ККС. Б-140 Егор не нашел, но Тюменцева сдув пыль со своей дамской сумочки, разыскала в ней среди пожелтевшего тюбика помады, высохших польских теней «Urodzina» и флакончика духов «Дзинтарс» нужной длины английскую булавку. А главное была она скручена из мягкой незакаленной проволоки. Егор открыл задний кожух ККС, разомкнул пальцы, разогнул булавку, а потом несколько раз согнул ее в нескольких местах и превратил в понятную всем загогулину.
— Надо же — льстиво сказал Засертябрилло.
— Тоже мне — буркнул Барклай. — У меня когда мотор сдох на Колымской трассе я брюкву всунул. Почти до Магадана допер. Вывод? — спросил он присутствующих.
— Всегда вози с собой брюкву. — сказала Мия.
— Не помешает. — согласился Барклай. — А лучше две. Чтобы до Магадана хватило.
— Что же товарищи. — Егор закрыл перемазанный солидолом кожух. — Проверим.
Егор откинул щиток и вжал красную кнопку большим пальцем до основания.
ККС запыхтел, засинел, засвистел и затих. Возникшая тишина лопнула грохотом ржавой арматуры. Барклай перестал кашлять и вытащил из кармана не брюкву но пригорошню жареных на сковороде без масла семечек. Он отсыпал Тюменцеву, Мие и Засентябрилло.
— Здесь подумать надо. — важно изрек Барклай.
На земле росла гора шелухи, все вокруг думали. Егор откинув кожух доставал изогнутую булавку. Менял форму загогулины. Вставлял назад и нажимал красную кнопку. Шелуха сыпалась вниз как надежды в 92-м. В очередной раз Егор нажал на кнопку и в сердцах пнул ногой по ККС. Тот запыхтел, засинел, засвистел, но после этого не затих, а зарычал карибским ураганом Джонни. Барклай одобрительно покивал головой и с уважением посмотрел на ККС.
— Природный русак. — крикнул он Егору. — Без…
Без чего не может обойтись природный русак разобрать было невозможно. ККС набрал звуковую мощь пониже чем Ока без глушителя но погуще чем ракета Союз на стартовом столе. ККС тянули ко входу в шахту на тросе, закинутом на крюк трактора Белорус. Под ржавые колеса подвижной платформы Барклай и Засентябрилло подкладывали широкие распильные доски. Под тяжестью ККС они прогибались в глинистую коричневую землю. Но держались. Они все держались. Белорус и Егор в его кабине. Даже ККС давно забытый, никому ненужный. Егор остановил трактор. Выбрался из неуютной кабины с потертым на сгибах Сталиным за стеклом.
— Завтра краном поставим в шахту и начнем бурить.
Про себя Бекетов добавил. «Если оно у нас будет это завтра».
Куэро выдал Бекетову травяной порошок, пахнущий несвежими носками и такими же мыслями писателя Шендеровича.
— Не знаю старик. — Егор принюхался. — Что может заставить Мию это выпить. Тем более мы не знаем.
— Сегодня Ровняшкина дежурная. — сказал Куэро.
— И что?
— На ужин будет бигус. Девочка не заметит разницы. И вот это.
Старик протянул Егору подготовленную бумагу. На ней Бекетов увидел разноуровневые каракули.
— Что это?