— Гляди, что у меня есть…
Капитан вытащил яркий сверток и бросил его сыну. Это была модель боевого корабля.
— Ух, ты. Клево.
— Что сказать надо, Семка — вмешалась мама.
— Спасибо, папа.
— Скажи-скажи ему сынок… Просто зла на тебя не хватает, Парамонов. Если бы мы эту рыбу продали уже бы в следующем году в новый дом въехали. А теперь…
— Ты меня, Катя, на слезу не бери…
— Да ну тебя… — отмахнулась Катя — Когда дома будешь?
— Недельки через две… Вы теперь куда?
— К Лебяжьей Балке… Ваших там нет?
— Катя!
— Дурак ты, Парамонов.
— Сема.
— А?
— Не сломай боевое судно… И это мамку нашу это… Понял? Касатонов! — крикнул капитан. Молодой матрос с пачкой цветных листовок, перекрещенных бечевкой, подбежал к борту и бросил ее на палубу сейнера.
— Что это? — спросила Катя.
— Наглядная агитация.
— Все голоснем. — отозвался механик. — Москва для Шершавкина это то что надо. Это такой человек. Даже тюрьма от него бегает.
Механик с кривой улыбкой смотрел на листовку в своей руке. Там был изображен довольно молодой человек с припухлыми детскими щеками и взрослыми пожилыми глазами. На Шершавкине был двубортный пиджак цвета консервированных оливок и узкий атласный змеиный галстук. От плеча Шершавкина шла вверх рука с бело-розовым кулачком зефирной консистенции. Тем не менее надпись под портретом была брутальна и щетиниста.
— Вор знай свое место!
— Дорогой ты наш — окурок Памира с тихой невозмутимой медлительностью жег лицо Шершавкина. — Одно-мандатник.
— Куда? А ну подбери. — закричала Савельевна. Механик скомкал проженную листовку и бросил ее в мятую топливную бочку.
— Не дома, Савельевна. — огрызнулся механик.
— Так и не в гостях. — двусмысленно срезала его капитан. — Давай в трюм. Качай япошку или сколько мы будем здесь табанить. Сил на вас нет. Парамонов?
— Ась. — капитан катера высунулся из окошка вслед за неизменным локтем.
— Все. Уходишь, Парамонов?
— Ухожу, Кать…
— Уходит. — проворчала Катя. — А шарфик где?
— Вот.
— Горло замотай. Не хватало еще ангину в дом принесешь… Чего ржешь?
— Ничего… Спасибо, Катя.
— За что?
— А за все… Семка.
— Ай.
— Мамку береги.
Катер отходил от сейнера деликатно, почти не качаясь. На палубе стояла Катя и просто смотрела непростым взглядом. Карась взглянул на Мию.
— Так оно, кнопа…
— Что? — спросила Мия.
— Ромео и Джульету знаешь?
— Конечно.
— Забудь. Мы сейчас с тобой что-то настоящее видели. Я знаю.
— Откуда? — недоверчиво спросил Егор.
— Откуда? — Откуда и все, человече. Из далекого оттуда, конечно. Так что смирись, смурной..
В плавноизогнутую бухту порта Крашениникова с зелеными выветреными скалами-одинцами на входе пограничный катер пришел к вечеру. Швартанулся у флотской пустой высеребреной лунной пристани.
— Негустой у вас багаж. — сказал Карась, когда они очутились на пристани. У Егора за плечами был солдатский вещевой мешок а у Мии школьный ранец с желтым катафотом на пряжке.
— Нам в геологоразведку надо — сказал Егор.
— К Понедельнику что ли?
— Да.
— Ну это с утра… А сейчас чего?
Егор пожал плечами.
— Есть же здесь гостиница.
— Не думал?! — восхитился Карась.. — Вот ты каравай от слова корова. Про себя ладно… А малая?
— Она со мной?.
— Это, конечно, железобетон… О, мои подъехали…
На набережной остановились несколько больших черных машин. Из них вышли люди, почти такой же внешности и темперамента, как и те, что провожали Карася. Впереди широко шагал крепкий невысокий мужчина с пудовой головой, вросшей в широкие вислые плечи. На нем был кожаный распахнутый плащ и желтый пиджак с черными брюками, которые заканчивались обрезаными резиновыми сапогами. На ходу мужчина развесил в стороны свои толстые сильные руки.
— Карась. — мужчина крепко обнял Карася.
— Добрался?
— Есть такое. — ответил Карась.
— Не один. — мужчина скользнул по длинным деревянныи ящикам.
— Впятером мы.
— Хапай, мужики.
Подошедшие мужчины подхватили ящики и поволокли их к машинам.
— А вы чего? — спросил мужчина у Егора. — Пойдем у нас переночуете.
— Мы в гостиницу. — сказал Егор.
— А я про что…
— Пойдем — улыбнулся Карась. — Вы Барселонова Григория Степановича не бойтесь…
— Это пока — рассмеялся Барселонов.
— Разве что… — Егор не хотел соглашаться, но посмотрел на озябшую Мию.
— Мы до утра.
— А забесплатно кто вас дольше держать будет. Ты не Чубайс а я не электорат чтоб за фуфу работать.
Порт Крашенинникова от края до края проехали в минут пять по горбатой с треснувшими пятками подъемов дороге. Потом были железные ворота в свете сильных ламп и длинный сад, взявший темно-синее небо в венозную сеточку дрожащих ветвей. Когда выбрались из машины, Егор увидел здание блеклой архитектуры со стенами, выложеными крохотными квадратами плитки. Такие строили в 70-е годы и размещали в них жилые дома, цеха, пансионаты и пионерские лагеря. Скорее всего это был бывший пионерский лагерь. Прямо у широкого низкого крыльца в круглой чаше на постаменте стояла крупная спортивная девушка в длинных свободных шортах. В таких Мария Лазутина выиграла олимпиаду 1956 года а слесарь Вострецов гонял по коммунальной кухне свою жену. А еще было весло.
— Нравится? — спросил Барселонов, увидев интерес Егора.
— Черт его знает.
Хорошо отвечаешь. Пристрелочно.
Егора с Мией разместили на первом этаже. Если это и был когда-то пионерский лагерь, поработали над ним изрядно. Лепнина, позолоченные плинтусы и люстры похожие на перевернутые канделябры, свисающие с потолка. Общее впечатление портило разве что батарея парового отопления, по какой-то неведомой причине зависшей в немом недоумении под потолком.
— На память оставил. — сказал Барселонов Егору, когда они шли по коридору. — Шабашка — это кака.
Барселонов открыл дверь с бронзовой львиноголовой ручкой.
— Поесть принесут. Это пульт от телека.
Барселонов указальна палку с захватом на конце.
— Нам бы утром в геологоразведку. — сказал Егор.
— Отвезут. — ответил Барселонов.
В дверях стоял Карась и подмигивал Мии пока его своим плечом не закрыл Барселонов.
— Все. Спите. — Барселонов закрыл дверь. Егор и Мия остались одни.
ГЛАВА 2
ОН, ОНА И КОЕ-ЧТО ИЗ ГИПСА
На втором этаже, в кабинете Барселонова, прямоугольной, отдававшей кацелярией, комнате, раскрыли ящики.
— Еле перехватил — хвастался Карась. Он сидел за столом и ел впопыхах с мятой серой газетки колбасу и хлеб.
— Чечены теперь все подряд гребут.
Барселонов держал в руках узкую зеленую трубу с робким едва заметным раструбом. В открытом ящике рядом с пустым отделением лежала стройная желтая с плоским кончиком и низкой талией граната. Барселонов вставил ее в трубу, поднял вверх планку прицела и прицелился поверх Карася в темное окно.
— Хорошо. — с наслаждением поцокал языком Барселонов и снял гранатомет с плеча.
— Чеченам значит Слон продает? — спросил Барселонов, укладывая трубу и гранату назад в ящик.
— Я бы не продавал. Нет здесь того что надо.
Барселонов не согласился.
— Что ж. Они деньги дают.
Карась вытирал тонкие губы пальцами.
— Телевизор ты смотришь? Пацанов наших столько положили.
— Это не мой мир. Я за него не в ответе.
Барселонов закрыл ящик и поднялся на ноги.
— Сами разберутся. У нас своих дел. Вот где!
Барселонов отодвинул стул и сел напротив. Карась вытер руки о куртку и достал из нагрудного кармана бумажную трубочку перевязанную ниткой. Он протянул ее Барселонову.
— От Слона.
Барселонов поддел ногтями нитку и развернул узкую бумажную ленту с одним неровным краем. Первый раз прочитал быстро, почти не вдумываясь, потом посмотрел на Карася, прищурился и еще раз внимательно перечитал полученное послание. Сложил бумажку и положил ее в карман.
— Нехорошо — заметил Карась. — Жить маляве долго нельзя.
— Я сам решу… — отозвался Барселонов. — Давай лучше выпьем. Банджо! — крикнул Барселонов..
Высокий парень с бессмысленным лицом принес на жостовском подносе бутылку «Финляндии», два старорежимных лафитника и горсть ирисок «Золотой Ключик». Барселонов разлил водку. Карасю по краю, а себе вполовину. Выпили стоя. Карась ухнул как в трубу. Барселонов в два широких глотка. Карась развернул ириску, положил в рот, а фантик скрутил жгутом и бросил на поднос.