— Школа неудобная. Рядом колония и Дом Культуры в микрорайоне Солнечный. 3-й месяц не можем найти прошлого завуча. Как засосало…
— Нашли уже. — коротко бросила Лиза. — Мой вариант. А вот общага камвольного комбината нет. Мне нужна отдельная квартира.
В департаменте помяли губы.
— Может все-таки начнем с общежития?
— Этим и закончим. — отрезала Лиза. — Учителя должны уважать иначе нет учителя.
Сошлись на однокомнатной отдельной в директорском кооперативном доме. На большем Лиза не настаивала. Незачем теперь было настаивать. Она вернулась в Медвежий Бор на 4-й день после землетрясения. Забрать бабушку и закончить кое-что. Кладбище раскинули на Заячьей Поляне в километре от города. Для всех готовили металические серые таблички. Лиза выбрала для брата и дочери хорошее место. На возвышении где посуше и комаров поменьше. Выпросила у мужиков, рывших типовые могилы, топор. Срубила худенькое, как Лиза… Подождите. Сйчас Лиза вытрет глаза… Срубила деревце. Наскоро обтесала и разрубила на 4 части. Разметила деревяными колышками выбранную площадку. На колышках написала «Шершавкины», так чтобы всем было понятно. К застывшему морю, за всеми делами, вернулась только к вечеру. Мертвое море стало меньше. Его осушали по периметру. Краны и экскаваторы, не стесняясь, гребли ковшами обломки, житейский мусор. Сваливали в самосвалы. Спасатели теперь работали в самом цетре. Работали как археологи. Бережно снимали слой за слоем. Бабушку Лиза нашла рядом с Касатоновым.
— Ты где ходишь? — напустилась она на старушку.
— Лиза. — бабушка искала поддержки у Касатонова. — Я Коленьку попросила. Знаешь, как будто толкнуло. Мать твоя покойница.
— Бутылку дала? — сразу перешла в наступление Лиза.
— Откуда здесь бутылка? — замахала руками старушка. — На бутылку.
— Тебе не стыдно. — Лиза повернулась к Касатонову. — Старого человека обманывать. Сам говорил 3 дня.
— Идите вы… — окрысился Касатонов. — И я пошел.
— Нет уж. Раз взял так отработай. — начала скандалить Лиза.
— Тихо ты, дура баба. — Касатонов огляделся по сторонам. — Давайте быстрее. Где резать?
— Где бабушка? — спросила Лиза.
— Здесь, здесь, родненькие. — засуетилась старушка. Она показала на чудом уцелевшую железобетонную плиту. Касатонов запрыгнул на нее и плита закачалась.
— Осторожней. Ой, господи, Коленька.
— Нормально все будет, если будет. — буркнул Касатонов. — Заради тебя, бабка.
— Ради бутылки. — бросила зло Лиза.
Касатонов спрыгнул с плиты.
— Ты куда Коленька? — бросилась к нему бабушка.
— Не могу, бабка. Пусть заткнется или совсем уйду.
— Уйди, уйди, Лизонька. Христом Богом…
— Чтоб вас… — Лиза достала таблетки. — Выпей. Это пустырник в таблетках и дровосеку дай. Слышишь, бабушка. Я буду в столовой. Так называли огромную зеленую брезентовую палатку с печкой, чаем, сухарями и тарными ящиками в качестве стульев, столов, пола и дров… За спиной Лизы вжикнула болгарка. Лиза не оглянулась.
Было так славно, так покойно, так замечательно утонуть в своих фантазиях и грезах, что Шершавкин поначалу просто отталкивал эту беспокойную ненужную руку. В конце-концов он ее крепко схватил, насколько это было возможно после стольких дней голодухи, оттолкнул от себя.
— Отстань. — в забытьи пробормотал он. Рука не отставала. Наоборот, крепко охватила запястье и потащила куда-то вверх. По-мужски схватила.
— По мужски! — Шершавкин очнулся. Наклонил голову. Справа был свет и толстая, как пожарный шланг, рука. На землю рядом просыпались слова.
— Погодь, бабка… Че то… Да погодь ты… Таблетку лучше выпей…
Шершавкин заволновался. Из забитых легких рвался наружу едва членораздельный свист.
— Лиза! Лизонька. Котик. Просыпайся. Просыпайся.
Левой рукой он расталкивал Лизу, а правую пытался вырвать из объятий Касатонова.
— Подожди, мужик. — свистел Шершавкин. — Лиза. Котик.
Он подгреб племянницу под себя.
— Вставай. Вставай, котик.
— Дядя — наконец отозвалась племянница. — Что случилось?
— Хорошо все. Хорошо.
Шершавкин добрался зубами до порохового синего якоря между большим и указательным пальцами Касатонова.
— Ты чего! — заорал сверху Касатонов. А потом Шершавкин услышал бабушку.
— Толя! Толенька!
— Кусается твой Толя, бабка!
Шершавкин собрался с силами и зашептал быстро-быстро, чтобы не иссякнуть раньше времени.
— Я поднимусь сейчас, а ты подо мной пролезешь.
— А ты?
— А я потом. Сразу.
— Мужик! — орал Касатонов. — Эй. Руку давай. Руку.
Шершавкин знал, что ноги привалило серьезно. Если он пойдет первым то нижний край плиты может привалить племянницу. Наверное. А может и не завалит. Выбирать надо. Рука Касатонова развернулась совсем рядом. Шершавкин прижался к ней небритой щекой. Мы не выбираем, что или кто будет с нами в последний час. А может не последний. Шершавкин поднатужился и за рычал так что легкие превратились в скомканые тряпочки. Плечами Шершавкин уперся в плиту над собой. Получилось ли у него на самом деле поднять эту плиту, вместе с Касатоновым и бабушкой не известно, но известно точно что Лизу он под собой протолкнул прямо в раскрытую ладонь Касатонова. А сам не выскользнул…
Лиза помогала резать лук. Сама вызвалась, потому что лук был ядреный, волочаевский. На ужин спасателям готовили поджарку со спиральными итальянскими макаронами. В столовую прибежала Редькина.
— Елизавета Пална. Матвееву несут.
Выбежала наружу. Изреванная вся от лука. На носилках лежала Рита Матвеева. Тетка колючая и скандальная. Ее губы мелко дрожали, а глаза были закрыты.
— Живая? — охнула Лиза.
— Живая. — отозвался кто-то. — Чудо. Как ее ковшом не зацепило. С самого края лежала. Чудо.
— Лиза! Лиза! — крик бабушки Лиза не услышала. Почувствовала. Она посмотрела на море. Увидела бабушку. Увидела Касатонова. Он нес в руках… Увидела! Лиза побежала. Полетела к ним так будто весь мир толкал ее в спину.
ПЕРИПЕТИЯ ПОСЛЕДНЯЯ.
Бекетов стоял на берегу Чай Озера. День заканчивался. В небе появился прозрачный лепесток луны, а покрасневшее угасающее солнце пустило длинные крепкие лучи на озерной встревоженной глади. Они были широкими как свежие и ворсистые строительные доски. Лучи лежали на воде недвижимо и если бы Бекетов не знал того что он знает, он бы рискнул. Сделал шаг вперед.
— Вы не хотите пройтись по солнечным лучам? — спросила Тюменцева.
— Очень хочу. — признался Бекетов — Но ведь это невозможно.
— Вы смеетесь. — не верила Тюменцева. — После всего что было.
— Именно потому что было. — Бекетов выбросил в озеро советскую механическую мясорубку. — Всему свое время. Теперь нужно просто жить.
— Не знаю. Получится ли. — вздохнула Тюменцева.
Бекетов бросил на нее понимающий взгляд.
— Зато теперь вы знаете точно. Кто вы и зачем.
— Не могу привыкнуть. Все представлялось по-другому. Моя новая жизнь.
— Ваша единственная. Настоящая. — поправил Бекетов. — Привыкнете. Быть частью бога не так уж и плохо.
— Самой нужной его частью. — невесело пошутила Тюменцева.
— Никто не знает как оно обернется.
Вокруг белого лепестка луны начала ракручиваться серая из волчьей шерсти ночь. Солнце ушло, оставив в Чай Озере свой улетаюший малиновый отпечаток. Бекетов прощался. Он стоял перед Кутхом, Засентябрило и Тюменцевой. Держал в руке свой солдатский сидор.
— Не расстраивайтесь, Засентябрилло.
— Ах, товарищ Бекетов. Это так… Почему?
— Вы потерялись. — ответил Бекетов. — Вы и старший геолог, а теперь нашлись. У каждого должен быть свой дом.
Бекетов забросил вещмешок на плечи.
— И ты спас наш, Оноданга. — сказал Кутх.
— Так получилось. Мое почтение.
Бекетов шел, не разбирая дороги, все дальше и дальше от Чай Озера. Мысленно он услышал Тюменцеву.
— А почему вас называют Оноданга?
— Спросите Кутха — на ходу ответил Бекетов, но потом все же остановился. В последний раз он видел старого Кутха и две толстые густые брови рассеяного бога Уринопочки с архипелага Науру.
КОНЕЦ.
.
У