Взгляды эти...
Развяжи им и закрой нам.
Только этот мир никто не видел.
Играми, масками,
Страхом и красками
Мы укроемся там.
Он один для нас безобиден.
Единственный трон — напополам.
Любви было слишком много. В душе моей бушевал настоящий пожар, я метался, рвался и распадался на части будто нескладывающийся пазл. Мне хотелось проводить с ней как можно больше времени — и одновременно с этим в тот же период неуклонно росло количество даваемых мной концертов. И я никак не мог отказаться от своей работы, от единственного призвания в жизни.
Ляля это прекрасно понимала. Но в глубине души она не могла смириться с тем, что я сам себе не принадлежу и не в состоянии проводить с ней столько времени, сколько хотелось бы нам обоим. Я не мог притормозить этот разогнавшийся эшелон. У меня, как и у всякого человека, имелся лишь стоп-кран — возможность бросить все и сразу. Продолжая метафору, скажу, что подобная остановка состава означает, что он сойдет с рельс — раз и навсегда. Оставшиеся в живых пассажиры расползутся, а сложная машина для движения вперед превратится в тонны разъедаемого коррозией железа. Я бы не пошел на такую жертву, а Лайла бы ее не приняла.
Наверное, в глубине души я понимал с самого начала эти отношения — не навсегда. Это не значит, что я был готов расстаться с Лялей, как раз напротив. Просто я чувствовал, что здесь что-то не так, неправильно, это сжигает дотла, а так не должно быть. Но вместе с тем Ляля открыла для меня целый мир. В ее лице я соприкоснулся с философией мегаполиса и сразу стал иначе воспринимать действительность.
Я вообще не люблю податливых. Когда просишь девушку сделать что-нибудь — и она смотрит тебе в рот и бежит делать... Не надо. Мне нравится, когда со мной спорят. Вот Ляля — да, она была девушкой моего типа. Правда, из-за прений мы не всегда могли долго выдерживать друг друга. Вместе тесно, врозь скучно... Впервые мы расстались почти на два месяца — как бы желая взять тайм-аут, сделать передышку. Эти два месяца в разлуке были невыносимы...
Иногда нам удавалось вырваться из бешеного ритма и куда-нибудь съездить. Недалеко и ненадолго, но это неважно. Я до сих пор вспоминаю нашу поездку в Анапу, эти несколько дней в раю, веселых и безумных, как вся наша с Лялей жизнь. Я тогда выцыганил у Лени Нерушенко летнюю майку и носил ее с чувством приобщения к чему-то звездному. Правда, майку следовало бы сперва постирать, она пахла потом...
А вот еще один из эпизодов нашего затянувшегося сумасбродства. Перед Новым 2004 годом у меня был назначен концерт в «Метелице». За пару дней до этого мы с Лялей поссорились, потом случился мой день рождения, мы помирились... Но примирение, как всегда, было настолько бурным, что мы оба пропали на три дня, отключив все средства связи. Позднее я обнаружил у себя на телефоне пятьдесят пропущенных звонков. До меня добрались непосредственно перед концертом. И когда я появился в «Метелице», притащив с собой Лялю, Айзеншпис был вне себя от ярости.
— ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ?!! — заорал он на грани ультразвука. — У НАС ЖЕ КОНТРАКТ!! НА СЦЕНУ!! БЫСТРО!!!
Переодевшись, я выбежал выступать. А когда вернулся, обнаружил, что Ляли нет.
— Где она? — спросил я у Айзеншписа.
— Там, где и должна быть, — ответил он. — Дома.
Ребята, которые были в зале и видели случившееся, рассказали мне, что Айзеншпис чуть ли не с кулаками набросился на Лялю, наорал на нее, после чего она в слезах покинула клуб. Дозвониться до Ляли я в тот вечер не смог. Она не брала трубку.
И вот наши отношения стали давать сбой. Ляля все больше расстраивалась, просила меня больше бывать с ней — чего я делать не мог, потому что моя популярность росла, а с ней увеличивалось количество работы. Если раньше музыкальные проекты откусывали от моего свободного времени по кусочку, то теперь они его откровенно сжирали.
Однажды Ляля объявила, что едет отдохнуть с мамой в Марокко — на месяц. Такова была ее официальная версия. Я поверил и с легким сердцем отпустил свою девушку. Как оказалось, напрасно.
Первое время я жил ожиданием. Но вот минул месяц, пошел следующий... А Ляля все не появлялась. Я звонил ей, приезжал к ней домой — все безрезультатно. Оставалось лишь ждать, страдая и скучая по ней. Еще через месяц меня, наконец, пронзила простая и жестокая догадка: Ляля меня бросила. Сбежала. Ушла. Исчезла.
Я взвыл, как раненый зверь. Метался, тряс друзей, пытался выведать у них, где моя любимая, что с ней, куда она исчезла и как ее найти. Но все молчали. Кто-то действительно был не в курсе того, что происходит, а кто-то определенно знал... Но Ляля переехала, поменяла телефоны и строго-настрого наказала всем молчать.