— Ну, что еще вспомнил? — спросил Василий Яковлевич.
— Это все, господа. Я должен был ехать в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину. Убейте меня, но больше я ничего не знаю.
Господин Иванов, экс-секретарь вице-канцлера, вновь поднял мою голову.
— Похоже на правду, — сказал он и добавил, глядя мне в глаза. — По крайней мере, твоя валдайская зазнобушка перед смертью то же самое говорила.
Я равнодушно вспомнил несчастную Любку. Равнодушно подумал о том, что Иванов — тварь и что его нужно убить. Равнодушно смирился с тем, что мне не удастся этого сделать.
Велетень вновь ударил меня. И я молил Богородицу, чтоб лишила меня сознания и еще чтоб меня поскорее убили и избавили от этих мук. Я уже не верил, что останусь в живых, и жалел о том, что отправился следом за девушкой.
Удары посыпались один за другим. Я плыл в кровавом тумане. Откуда-то доносился голос седого господина:
— Говори, Дементьев! Что еще ты вспомнил? Говори!
— Кронштадт… — шептал я.
— Что?! Громче, голубчик! Не слышу ни хрена!
— Капитан-поручик Косынкин… это все, господа… убейте меня… умоляю вас…
Меня оставили в покое — висеть на дыбе с выкрученными руками.
— Ну что ж, значит, в Кронштадт? — рассуждал Василий Яковлевич.
— В Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину, — отвечали ему.
Я застонал, не в силах терпеть и надеясь привлечь внимание к моей персоне.
— Голубчик-то все сказал?
— Все, наверное, все. Слаб он оказался.
— Но порядок надо соблюсти.
В это мгновение острая боль пронзила мою ногу. Я заорал так, что стены задрожали. Я извивался на дыбе, удивленный тем, что у меня нашлись еще силы, чтобы так голосить и дергаться. Сначала я подумал, что это опухшим господам каким-то образом удалось поймать зимнюю осу, и теперь велетень заставил ее ужалить меня. Но потом запахло горелым мясом, и я понял, что господин Марагур просто ущипнул меня за щиколотку раскаленными щипцами.
— Кронштадт!!! — ревел я. — Косынкин! Штабс… то есть, тьфу, черт, капитан-поручик!
Боль от ожога была резкой, но не такой мучительной, как от ударов батогами и кнутом. И велетень словно о том же подумал и решил исправить оплошность. Он еще подержал орудие пытки в огне, а затем схватил меня за другую ногу и сжимал ее раскаленными щипцами до тех пор, пока не выдохся мой крик. А когда он отпустил, мне показалось, что такие же раскаленные щипцы сдавили сердце, и я — наконец-то! — лишился чувств.
Глава 12
Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.
— Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, — посоветовал Василий Яковлевич.
— Нет! — запротестовал я.
— Ага! — обрадовался Василий Яковлевич. — Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.
— Куда? — спросил я.
— Как — куда? — переспросил Василий Яковлевич. — Ты же сам говорил: в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?
— Нет! Нет! В Кронштадт, господа! — закричал я.
— А то смотри, любезный, если там, в голове, еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!
— Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! — повторил я.
— Помоги ему оправиться, — распорядился Василий Яковлевич. — Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.
Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.
Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.
— Ну что, все? — донесся голос седого господина. — Ну, поехали!