— Откуда мне знать, куда вы меня везете? — простонал я.
— Ты давай не шути тут, скотина! — последовал удар ногой.
Я дернулся от боли, и, если б позволяло пространство, согнулся бы кренделемъ. Голова гудела, от полученных ударов ныли почки, снаружи доносился вой ямщика. Господа шутить не советовали и сами не собирались. И меньше всего мне хотелось, чтоб они добрались до Аннет.
Мильфейъ-пардонъ, а с чего я взял, что им нужна Аннет?! Пока что они поинтересовались, куда направляюсь я. А про девушку никто и не спрашивал. А может, стоит привести их к Аннет? Может, они передерутся с теми, кто ее похитил, и перебьют друг друга?! Вот было бы здорово!
Рольмопсъ твою щуку! А чего это я, дурень, переживал, что однорукий Фрол выдал кому-то адрес в Санкт-Петербурге? Ведь Аннет силой увезли у меня на глазах! И сомнительно, что ее повезли в столицу меня дожидаться. И те, кто ее похитили, настроены были весьма решительно. Упырь в шубе стрельбу, не задумываясь, затеял при том, что самому ему ничего не угрожало. Разве что мой пистолет был серебряной пулей заряжен. Или лук да колчан под рукой оказались бы, а в колчане — осиновые колья вместо стрел.
Интересно, а кто был второй похититель? Вдруг тоже вампир? И как это я сразу об этом не подумал? Может, они и ей успели венку яремную порвать? И у нее у самой теперь клыки отрастают? Отыщу ее, а она меня в шею — чмок! Неужто ль, скажет, Серж, ты ради моей любви в нелюдя не обернешься?! Вот тебе и Лерчик-эклерчик получится!
От этих мыслей мурашки по спине побежали. Задрожал я и никак остановиться не могу. Дрожь-то уже не от тяжких дум, а от холода пошла. Снаружи ветер воет, ямщика-то уж и не слышно, а может, картина в его глазах сменилась, он и умолк. Все равно ему, поди, лучше, чем мне. Хоть и снаружи сидит, а в тулуп завернулся, ветер не проберет. А я — лежи, коченей, с головой в мешке. Хоть бы шкуру медвежью сверху накинули да под бока подоткнули!
— Эй! — окликнул я невидимых конвоиров.
— Чего тебе? — раздалось в ответ. — Решил-таки рассказать, куда путь держал?
— Да ладно, приедем, вот тогда-то он как миленький запоет, — послышался еще чей-то голос.
Голову мою потревожили. Сапог, на котором я щекой лежал, вверх пополз. И черт меня дернул вслед за ним повернуться?! В следующее мгновение я получил удар каблуком в переносицу, в голове взорвалось пушечное ядро, я взревел от боли, и привиделся мне… граф Безбородко.
Я стою навытяжку перед вице-канцлером. Он то и дело наклоняется, чтобы подтянуть чулки, и от каждого наклона багровеет и задыхается. Мы находимся в его доме. Граф принимает меня в кабинете, при этом он подвел меня к окну и во время разговора с опаской оглядывается на массивный стол, стоящий в центре, словно подозревает, что стол этот давно завербован злейшими врагами.
— Ну что, сударь, — говорит он, брызгая слюной, — так и будем по девкам ходить, груди их на упругость проверять или важными делами займемся наконец?
— Я готов исполнить любое поручение, ваше сиятельство, — отвечаю я.
Граф вновь подтягивает чулки, задыхается, хрипит и кашляет. Если когда-нибудь ему придется самому надевать сапоги, видит бог, он помрет, обутый на одну ногу.
— Задание, значит, я тебе дам. Тайное. Чтоб ни одна — ни одна! — собака, кроме нас с тобой, кобелей блудливых, об этом не знала.
Я склоняю голову в знак согласия.
— Это… эй, там! — кричит граф и трясет золотым колокольчиком.
Открывается дверь, входит секретарь с золотым подносом, на котором лежит конверт, перевязанный черной лентой, с надписью: «Открыть после моей смерти в Совете».
— Что?! Что ты?! — машет руками Александр Андреевич. — Что ты принес?! Водки принеси!
Секретарь разворачивается, но граф останавливает его.
— Это… дай сюда, что принес. И еще один, большой конверт принеси!
Безбородко забирает бумаги с подноса. Секретарь уходит. Граф показывает мне запечатанное и перевязанное черной лентой письмо.
— Вот это будущее наше, — сообщает он. — Понимаешь, вот где ключик-то. Отвезешь эти документы князю Афанасию Федоровичу Дурову.
Я морщусь. Этот Афанасий Федорович скотина изрядная. Безбородко отвлекается на чулки и не замечает моей реакции. Входит секретарь, на подносе две золотые рюмки с водкой и конверт.
— А, вот так-то, — одобряет Безбородко явление своего помощника.
Граф берет конверт и вкладывает письмо, перевязанное черной лентой, внутрь.
— Это копия, — говорит он. — Написана собственноручно ее величеством. Первый экземпляр в канцелярии останется. А этот спрячем понадежнее. Мало ли чего тут, — вице-канцлер наклоняется ко мне и шепчет в самое ухо, так, чтобы его секретарь не слышал. — А у Афанасия Федоровича не найдут.
Он шлепает на конверт сургуч, ставит печать и вручает документы мне.
— У князя искать никто не будет, — уверяет граф.
— А как насчет третьей собаки, которая слышит то, о чем полагается знать двум блудливым кобелям? — я одними глазами указываю на секретаря.
Безбородко по-своему трактует мой взгляд.
— Ага, брат, это ты правильно мыслишь! — восклицает он и снимает с подноса рюмки с водкой.
Одну граф передает мне.
— Ну, сударь, за успех! — провозглашает граф и залпом осушает рюмку.
Выпив, он дышит так, словно чулки пять раз подряд до пупа дотягивал.
— Значит, так, — продолжает граф. — Денег тебе дам изрядно, чтоб ни в чем там себе не отказывал. Чтоб на широкую ногу! Чтоб знали сволочи, что русский человек приехал, понимаешь, а не голландец какой худосочный! Понял?! В общем, на девок хватит…
Видение прошло. Я очнулся на дне экипажа, дрожащий от холода, с мешком на голове. Попытался припомнить, что было дальше, после того как я получил от вице-канцлера таинственный конверт, но не смог. Воспоминания ускользали, словно утренний сон.
От полученного удара в переносицу болела голова. Какая-то липкая жидкость — кровь конечно же — залила лицо. Я испугался за глаза. Оба ли на месте, не выбиты ли? Но в темноте не смог разобраться. Даже движение бровями причиняло острую боль. Если и дальше восстанавливать память таким образом, я не доживу до окончания воспоминаний.
Интересно, что это было за письмо, которое вице-канцлер поручил тайно передать князю Афанасию Федоровичу Дурову? Похоже, что вся катавасия вокруг этих бумаг и крутится, догадался я. И Аннет каким-то образом оказалась замешана в эту историю. И я ни за что не допущу, чтобы эти господа добрались до нее! Да, но как быть с теми, кто похитил ее? Кто они все такие? Что им нужно — Аннет или письмо, написанное ее величеством?
Ее величеством?! Ну конечно же вице-канцлер же говорил: «Написан собственноручно ее величеством». И эта надпись: «Открыть после моей смерти в совете». Может быть, это завещание по поводу престолонаследия? Может, это письмо и есть ключик к интриге между Павлом и его собственным сыном Александром, любимым внуком Императрицы Екатерины? И кто из них завладеет этим письмом, тот и будет у нас эмменталемъ!
Я почувствовал, что лежу не на дне экипажа, избитый и замерзший, а где-то между жерновами истории, которые только-только начали вращение. Место крайне неуютное, практически несовместимое с жизнью. Захотелось куда-нибудь на обочину.
А еще мне стало по-настоящему страшно. Понятно, что меня похитили не для прогулки с мешком на голове. Они, скорее всего, будут меня пытать. А их жестокость наводила на мысль, что меня не собираются оставлять в живых. Нужно было срочно что-то предпринимать для того, чтобы освободиться. Я пошевелил руками, но они были надежно связаны. Эти господа хорошо знали свое дело. С ужасом я подумал о том, что когда мы доберемся до места назначения, шансов вырваться не останется вовсе. Слезы против воли хлынули из моих глаз. Я прикусил губу, чтобы сдержать рыдания. Не хватало еще, чтоб мои палачи увидели, что я плачу!
А потом свое дело сделал мороз. Я замерз так, что забыл обо всем на свете и мечтал об одном — чтобы это путешествие закончилось. Неважно чем: пытками или казнью; если казнью, то лучше сожжением на костре.