А сошедший с ума папенька, пожалуй, даже угостил бы графа козявками!
Глава 1
Спросонок хочется поубивать всех дворников, которые так усердствуют, что скрипит вся улица за окном и даже кровать ходуном ходит, хотя стоит по эту сторону окна, да еще и у противоположной стены. Когда-нибудь я так и сделаю. Но в то утро я лишь тщательнее укутался в одеяло, тщетно надеясь урвать у дружищи Морфея несколько лишних минуток. Однако же на помощь зловредным дворникам пришел еще и французишка. Вдруг повеяло холодом, и мосье Лепо закричал чуть не в самое ухо.
— Барррин, барррин, пррриехали-с! Vive le chevalier![5]
— Пошел прочь, дурак! — проскрежетал я.
Открыв глаза, я обнаружил себя не в постели под одеялом, а сидящим в коляске и кутающемся в доху. Дверца кареты раскрылась, и меня встретили сумерки раннего утра, разорванные факелом, да глумливая физиономия французской шельмы. Видно, спросонок голос был у меня дремотный, и каналья слов не разобрал.
— Позвольте-с, барррин, позвольте-с. Я помогу вам выбррраться, — мосье Лепо потянул меня за руку.
Я вылез из кареты, разглядел в темноте черный силуэт кучера и к изрядному моему удивлению не смог вспомнить, когда и где я нанял экипаж. Секунду поразмыслив, я обнаружил, что к тому же не помню, ни какой был день, ни чем был занят накануне.
— Милейший, — обратился я к извозчику, — а где я тебя взял?
Не успел он ответить, как подлый французишка позади меня залился противным смехом.
— Шевалдышевское подворррье…[6] Сударррь мой, сударррь, адррресок-то у вас на спине записан-с! — веселился мосье.
У Лепо был отвратительный голос, но его слова хоть что-то прояснили. Выходило, что домой я вернулся утром 13 января, а накануне отмечал Татьянин день, и предусмотрительные швейцары в австерии[7] еще с вечеру, покуда я был трезв, выяснили домашний адрес и записали его на моей спине, они всегда так поступают со студентами.
Да, но ведь я-то не студент!
— А сколько я должен тебе? — вновь спросил я кучера, так и не дождавшись ответа на вопрос, где его нанял я или — скорее — кто-то для меня.
Выходило, что я попросту где-то загулял, а швейцары обошлись со мной, как со студентом, а может, и приняли меня за студента.
Да, но ведь напиваться вдрызг не в моих правилах!
— Так все уж оплачено-с, — донесся до меня голос извозчика.
— Дай ему пятьдесят копеек на чай, — приказал я мосье Лепо, который напяливал на меня треуголку, оставленную на сиденье.
Французишка растерянно развел руками, но я сунул кулак ему под нос, и он, что-то вспомнив, начал выгребать из карманов деньги. А я заметил, как от ветошных рядов отделилась женская фигурка и торопливо направилась в нашу сторону. Какие-то мужики жгли костер, и при отблесках пламени я рассмотрел премиленькую девушку в собольей шубе, крытой парчой. Она быстро двигалась в нашу сторону с таким видом, словно подразумевала, что ее-то мы и поджидаем.
— Серж! Серж! Это ты? — она обратилась ко мне.
— Да, я.
— Наконец-то! — воскликнула она.
Я сделал навстречу ей пару шагов, но замер в нерешительности, будучи не в силах припомнить, чтобы мы были знакомы. Вдруг послышался топот копыт. Из-за угла с Никольской вылетели сани с небольшим кузовом, запряженные в пару лошадей. Их появление напугало незнакомку.
— Серж! — взвизгнула она.
Впрочем, испуг на ее лице немедленно сменился уверенностью в безопасности, и по всему было видно, что эту уверенность она относит на мой счет. По непонятной причине девушка считала, что в моем присутствии с нею ничего не случится.
— Тпру! — закричал возница, правивший лошадьми.
Дверца кузова распахнулась, двое мужчин — один в светло-коричневом кафтане, другой в черной шубе — выскочили из него и бросились к девушке. Они схватили ее и потащили к саням.
— Серж! Серж! Что же ты стоишь?! — кричала она, отбиваясь от похитителей. — Помоги мне!
Она звала меня на помощь, ее прекрасные глаза выражали недоумение по поводу моего бездействия и умоляли о спасении. Незнакомцы оттащили ее к своему экипажу, куда свет костра недоставал. Они возились в темноте, запихивали ее в кузов. Вдруг треснули горящие сучья, язык пламени взвился вверх, осветил лицо неизвестной, и я вновь столкнулся с ее взглядом: она, словно смирившись с участью, смотрела на меня с сожалением. В следующее мгновение девушка скрылась в кузове. Злодей, что был в кафтане, последовал за нею, второй уже занес ногу, но в эту секунду я вышел из оцепенения.
— Остановитесь, негодяи! — выкрикнул я и ринулся вперед.
Незнакомец повернулся и наклонился, выискивая что-то под полами шубы. Затем он резко выпрямился, и я, будучи не в силах разглядеть ничего в темноте, все же угадал, что у него в руках появились пистолеты. Я бросился в сторону, и оказалось, что вовремя, потому что один за другим прогремели выстрелы. Одна пуля сбила лишь мою треуголку, а вторая и вовсе меня не задела. Я вытащил из-под дохи свой пистолет, оказавшийся заряженным, и выстрелил. Незнакомец в шубе свалился замертво.
— Но!!! — заорал кучер.
Сани помчались вдоль ветошного ряда в сторону Ильинки. Я выхватил второй пистолет, поднял руку, но выстрелить не успел. Сани удалялись; лошадей и возницу закрывал кузов. Стреляя по нему, я мог попасть в незнакомку.
И стоило ли стрелять вообще? С чего я решил, что ее похищают злодеи? Я ведь и с барышней этой не был знаком! Что, если она попросту начиталась французских книжек и сбежала из дома в поисках приключений? Что, если я пристрелил ее брата, посланного родителями вслед за взбалмошной дочкой?
Но он начал стрелять первым! И потом — она называла меня по имени. И еще — ее глаза, молящие о помощи.
Я бросился к карете, на которой приехал сам. Но тут испуганные лошади понеслись следом за санями с девушкой. Извозчик свалился на землю. Его затылок разворотила первая пуля незнакомца.
— Полтинник сэкономили, — сказал трясущийся от страха француз.
— Мародер! — обругал я его.
— A la guerre comme a la guerre,[8] — пролепетал он.
При свете уличных костров мы увидели, как впереди какие-то храбрые монахи остановили понесших лошадей, развернули и повели их обратно. Мы с мосье стояли посреди улицы, не зная, что и думать. На земле валялись два трупа, освещенные светом костра и факелом, который держал мосье Лепо. Незнакомец в шубе лежал на спине, раскинув руки. Извозчик свалился кулем. Снег под его головой насыщался кровью.
Со всех сторон собирались люди. Их черные тени паясничали на стене. Скрипнула дверь; какая-то бабенка спустилась вниз по крыльцу и подбежала к нам. Она была невысокого роста, совсем юное личико контрастировало с его чрезмерно серьезным выражением, к тому ж больно ладно была она скроена, что угадывалось даже под зимним платьем, и все это вызывало определенные подозрения. Бабенка с ходу влепила затрещину мосье Лепо и закричала:
— Шерамыжник! — я не понял, что это за слово, но она говорила по-французски. — Так мы не договаривались! Чтоб стрельбу еще затевать со смертоубийствами!
Она повернулась и побежала прочь. Я успел заметить остроконечные уши. Так и есть — каналья Лепо связался с эльфийкой.
— Вижу, время ты даром не терял? — хмуро спросил я мосье. — Но, похоже, она тебя бросила.
— Tout ca c'est des betises,[9] — ответил он. — Слышали, как ласково она меня назвала: шерамижник[10] — дррружочек, такая милая смесь языков…
— Скотина! Небось, пользовался моей кроватью! — возмутился я.
— А что ж прррикажете-с, барррин! — развел он руками. — Последний день… Так уж надо было-с…
— Что значит — последний день? — спросил я.
— То и значит-с, что Шевалдышев нынче-с обещал нас выгнать на улицу-с, если мы не заплатим-с, — сообщил мосье. — А чем-с нам платить? А вы-то, сударррь мой, должны были еще в прррошлом-с году-с пррриехать! А не пррриехали-с и весточки, сударррь мой, не прррислали! Мы уж, прррости Господи, самое худшее-с думали! И денежек-с, денежек-с не прррислали вы, сударррь вы мой!
6
Шевалдышевское подворье — Ветошный переулок, дома № 1, 3, 5, которыми с 1788 по 1803 год владел купец Т. Д. Шевалдышев.