— Кто она, Серж? — простуженным голосом спросила Настасья Петровна.
— Фетинья, принеси пакет для Сергея Христофоровича! — выкрикнул Петр Андреевич.
Появилась горничная. Французишка мой приосанился. Он вообще, скотина, непозволительно вел себя в этом обществе. А все Петр Андреевич, который поощрял всякие вольности. Он сажал мосье вместе с нами за стол, и каналья француз всем своим видом показывал, что кому как не ему завещали мои покойные родители заботу обо мне, пока не окажусь я в более надежных руках. Он вечно поддакивал Петру Андреевичу, а когда речь заходила обо мне и Настасье Петровне, окидывал нас глубокомысленным взглядом и также глубокомысленно переглядывался с Петром Андреевичем, словно забота о нашем счастье делала их тайными сообщниками и была единственным смыслом их жизни, и они с Петром Андреевичем без лишних слов понимали друг друга. Не знаю уж, что себе думал Петр Андреевич, но я-то шельму Лепо насквозь видел и знал, что все эти штучки он проделывает потому, что рассчитывает в момент моей женитьбы попросить руки Фетиньи и надеется, что Петр Андреевич в свадебной суматохе от щедрот душевных отвалит горничной приличное приданное. Вот он и приосанивался каждый раз и смотрел на служанку влюбленными глазами.
Явилась Фетинья и принесла пакет.
— А что-то ты все молчишь-то, батюшка? — спросил Петр Андреевич, наконец-то заметив, что во все время разговора не произнес я ни слова и даже не поздоровался с ними.
А я смотрел на их физиономии, и такая оторопь меня охватила. Казалось мне, что вот теперь я и разглядел их по-настоящему, словно жестокая простуда не обезобразила, а явила миру их истинные обличил. И казалось мне, раз уж сбросили они маски и выставили свои свиные рыла напоказ, так и я теперь свободен и могу более им не подыгрывать, да и вообще не разговаривать с ними.
— Что же это за тайны такие? — вопрошал Петр Андреевич, так и не уразумев, отчего я молчу. — Барышня-то эта в собольей шубе велела, чтобы письмо непременно здесь мы тебе вручили, чтоб ни в коем разе на квартиру тебе его не отсылали! Прямо-таки обещание с нас взяла! Что это за история?
— Ах, Серж, кто эта барышня? — простуженным голосом поинтересовалась Настасья Петровна.
Я сломал печать и извлек два листа. Один был исписан незнакомым женским почерком. Я сложил его вчетверо и развернул второй лист.
«Ну-с, Сергей Христофорович, слава янычарам, ты держишь в руках это письмо!
Мильфейъ-пардонъ, мне надобно объясниться…»
Я успел прочитать эти слова, написанные моей рукой.
— Что там? — спросил Петр Андреевич и вдруг спохватился. — А что же ты молчишь-то все, батюшка?
И тут меня прорвало.
— А оттого молчу я, Петр Андреевич, что не имею желания разговаривать с вами! — признался я.
— Ах! — простуженным голосом выдохнула Настасья Петровна.
— Батюшка мой, — всплеснул руками Петр Андреевич. — Как прикажешь тебя понимать-то? Чем мы провинились-то перед тобой?
Он смотрел на меня с изумлением. А я был не меньше него изумлен своим неожиданным заявлением. Видно, так внутри меня накипело, что слова эти против воли сорвались с губ. Однако раз плеснул масла на сковороду, так бей яйца, пока оно не сгорело впустую. И я продолжил в том же духе:
— Да ничем не провинились, просто рожи ваши мне опротивели!
— Ох! — простуженным голосом вздохнула Настасья Петровна и упала в обморок.
Фетинья стояла передо мной и хлопала глазами. Я взял ее за плечи, развернул кругом и шлепнул по заду. И это было единственным достойным событием за все время знакомства с их семейством.
— Помоги барышне, — скомандовал я.
— Батюшка мой, — причитал Петр Андреевич, подхватив под микитки дочку. — Что с тобой?! Что за вздорные слова ты говоришь!
— Сударррь мой, — послышался голос мосье, хитроумные замыслы которого рушились.
— Заткнись, болван! Подай мне одежду.
Лепо заметался по комнате, не зная, что предпринять: то ли выполнять мои приказы, то ли броситься на помощь Настасье Петровне, над которой хлопотали Петр Андреевич с Фетиньей и кружился Неуважай-Корыто с графином в руках. Мосье подал мне кафтан и оделся сам. Петрушка брызнул Настасье Петровне в лицо, и она пришла в себя.
— Засим, — произнес я торжественно, обратив на себя взоры всех присутствовавших, — попрошу вас визитов мне больше не наносить и к себе не приглашать. Помолвку считать недействительной.
— Ах! — простуженным голосом проскрипела Настасья Петровна и опять лишилась чувств.
Петр Андреевич с Фетиньей и Петрушкой хлопотали над нею. Я направился к выходу. Лепо, расстроенный тем, что напрасно корчил из себя порядочного и не попользовался Фетиньей, шлепнул служанку по заднице и последовал за мною.
Я взялся за ручку, но двери распахнулись сами, и в нумер ворвались два господина в черных пальто.
— Не двигайтесь! — рявкнул один из них.
В руке он держал пистолет.
— Ах! — донесся простуженный голос моей бывшей невесты.
Второй незнакомец вырвал из моих рук пакет с письмами.
— Сударь, это принадлежит не вам! — пояснил он свои действия.
Он выскочил из нумера, его товарищ, продолжая держать меня на мушке, отступил следом. Дверь хлопнула, и я ринулся за незнакомцами. Однако в коридоре я столкнулся с наведенным на меня дулом. Так этот субъект и отступал из гостиницы, не спуская с меня прицела.
Едва за ними захлопнулась дверь, как один за другим раздались два выстрела. Послышался топот копыт. Я выскочил на улицу. Незнакомец, грозивший мне пистолетом, верхом на коне скрылся за углом. У входа распростерся труп его товарища, отобравшего мои письма. Возле небольшой коляски напротив через улицу лежал бездыханный Развилихин с пистолетом в руке.
«Сейчас и Шварц пожалует», — подумал я.
Глава 6
Проницательность меня подвела. Шварц поджидал нас в участке.
На Съезжем дворе свечей не жалели и света было более чем предостаточно. Когда чиновник вел нас с мосье по коридору к Шварцу, в одной из комнат мы заметили эльфийку. Она сидела, опустив голову, по бледным щекам ее текли слезы, в ногах лежал узелок. Рядом с нею стоял отвратительный карлик с непропорционально большой головой.
— Мадлен, — окликнул ее Лепо.
Она повернулась к нам заплаканным лицом, посмотрела на нас и процедила сквозь зубы:
— Мерзавцы!
Карлик взглянул на нас исподлобья. И это был очень тяжелый взгляд. У меня прямо мурашки побежали по коже от этого взгляда. Это был взгляд, столкнувшись с которым, понимаешь, что забудешь его нескоро. Если вообще когда-нибудь забудешь. Знайте, господа, когда отвратительный карлик с огромной головой смотрит на вас таким взглядом, это крайне неприятно. Кажется, что, по меньшей мере, все кары мира обрушатся на вас вслед за этим взглядом. Я отвернулся, но неведомая сила заставила меня еще раз посмотреть на карлика. Коротышка страдал страшным косоглазием. А глаза на громадной голове расположились так далеко друг от друга, что можно было бы врезать подковой в переносицу, не рискуя повредить ему зрение. Из-за величины его головы и косых глаз, посаженных далеко друг от друга, казалось, что он смотрит на меня из разных углов кабинета.
— Мадлен, это была ошибка, сейчас все прррояснится, — заверил ее мосье.
— Скотина, — ответила эльфийка.
Я пихнул французишку локтем, чтобы шагал вперед и не заставлял меня стоять под перекрестным взглядом отвратительного карлика. До кабинета полицеймейстера я добрался в подавленном состоянии. И вид Шварца не улучшил моего настроения. Освещенный скупым светом тоненькой свечки, он сидел один в кабинете, прикрыв глаза. Его веки казались тяжелее портьер, закрывавших окна. Очевидно, Шварц имел обыкновение предаваться размышлениям в темноте. Я подумал, что, если полицеймейстер захочет взглянуть на нас, ему придется звать Развилихина, чтобы тот поднял его веки. Впрочем, надворный советник если и откликнется, то разве что с того света.