– Нет, Анечка, спасибо. Я сам сейчас в центре. Мы сутками дежурим, ну, – Миссин не предполагал, что так долго будет задерживаться на работе, – как и предполагалось. Но через месяц будет усиление, потому что произойдет кардинальный период полета экипажа и потребуются свежие силы для наблюдения. Они должны выйти на связь, так я освобожусь на недельку и к тебе первым же рейсом. А так буду звонить, спрашивать. Как ты сама, хорошо? – Миссин не хотел рассказывать о том, что экипаж может не выйти на связь, как в нужный момент, так и в последующее время. Потеря корабля была бы грандиозной утратой не только для Земли, но и колоссальной болью родственникам погибшего экипажа космического корабля.
– Конечно, Женя, звони, я буду ждать.
– Да, скажи, как Тори?
– Да все в порядке. Моя соседка как узнала, что у меня появился пес, тут же решила, что будет приносить ему косточки или что-нибудь из еды.
– Ну, хорошо, до свидания Анюта. Еще созвонимся.
– Хорошо, Женя, звони, до свидания.
В двадцать один час, три минуты, две секунды первый межпланетный челнок «Паларус»
вышел с орбиты Земли. Его космический маршрут был направлен к Марсу, планете солнечной системы.
Спустя тридцать дней с момента запуска корабля, внутри каждой из капсул, где в искусственно поддерживаемом сне находились пилоты, поочередно зажегся инфракрасный легкий свет. Постепенно в звездолете загоралось внутреннее освещение. Поочередно криокамеры возвращались в вертикальное положение. Освобождаясь от замков, выпускали кислородную смесь, преобразуя в шипящий пар.
Первым, кто открыл глаза, был Луалазье. С трудом, выйдя наружу из камеры, удостоверившись в том, что гравитация равнялась норме, он первым делом проверил работу других капсул. Все было в норме. Осталось пройти в рубку и проследить за работой навигации.
После установления контакта с Землей в главном отсеке Янсон решил собрать весь экипаж.
– Значит так, господа, – говорил он на установившемся за тридцать лет международном русском языке. Но пробивавшийся акцент напоминал о инозвучии, родной язык его был английский.
– Из шести намеченных месяцев полета в бодрствующем состоянии, я имею в виду обычный рабочий распорядок на корабле, придется провести четыре, остальные два в анабиозном состоянии, то есть в искусственном сне.
– Ну, – Янсон замешкался, – один-то мы уже…
– Вот как, – бросил шутку Ястребов, – а я уже думал, нам тут от скуки придется завянуть, как сардинам в консервной банке.
Крутясь в кресле пилота, он заметил, как Линдау отреагировала на его дополнительную шутку едва заметной улыбкой.
– Уже трое суток прошло, а мои конечности до сих пор как в сиропе, – с иронией сказал Ястребов.
– Non bene ho sonno. Sì, esattamente.1 Хотя я и первым проснулся, мои ноги, словно тампоны, – сказал Луалазье, желая что-нибудь сострить, но ни у одного не появилось даже улыбки на лице.
– Ну так, Домин, попробуй, сделать физзарядку. Вас в центре подготовки всяко учили, что делать в подобных ситуациях? – пошутил Ястребов.
– Конечно, мы занимались спортом, каждый день уделялось по два часа на бег, упражнения для рук, ног, на упражнения от затекания мышц.
– Для рук, для ног, говоришь, а для головы? – сказал Андрей, сдерживая улыбку.
– Не понял? – удивился итальянец.
– Ну, постоять, например, на голове? – Ястребов заметил, что тот не уловил его шутки, – походить вниз головой, например.
Андрей сделал серьезное предложение, чтобы вывести оппонента из непонимания.
– Quindi, non avrebbe. Это бесполезно, Андрей, – Луалазье принял шутку Андрея за чистую монету, – пусть даже при частичной невесомости в десять атмосфер, это бесполезно. Кровь может застояться в венах. Другие фигуры можно делать при частичной невесомости более шестидесяти атмосфер, но не более пятнадцати минут. Иначе, – на лице итальянца появилась улыбка, – может получиться кровоизлияние, как при первой стадии невесомости.
Подпитал информацией русского итальянец.
Ястребов, выслушав коллегу, не знал, что ответить. Отвечать на заумность друга он не решился, терять времени на первые и не первые уже дни полета не хотелось.
– Это вам Джоанн так сказала? – Ястребов все же не удержался от сарказма.
– Нет, это мое личное мнение, – ответил итальянец.
– У-у брат, да у тебя, я вижу, нервишки. Ничего, полтора годика на Марсе среди пяти человек, в общем, это тебе не в казарме с ее марш-бросками.
– È, russo, sempre in dubbio in italiano logic,2 – без злости отшпарил Луалазье, – я был в армии, – добавил лингвист, защищая себя.
– Полгода?! Друг.
– Шесть месяцев, – с гордостью утвердил итальянец. – У нас идут в армию, чтобы отдать долг. А не по принуждению…