Да и не верилось, что оборотни вообще думали в том смысле, в каком это могут делать люди. Считали. А если и думали, то уж точно не умели бояться того, что им не дадут поесть. Исключением были крысы. Они размножались и уже не считались оборотнями. Говорят, где-то целую фабрику соорудили для производства себе подобных. Но и там не рождение, а производство. Не молятся же плащи ткацкому станку, в конце концов! Или молятся? А вдруг и оборотни чувствуют что-то, но иначе, нежели их исходные сущности?
Почтарь чувствовал, что потихоньку сходит с ума, пытаясь умозрительно найти решение проблемы. Но все, что выходило за рамки собственного опыта, ему было трудно постигнуть. А он всегда считал себя человеком, пусть и ущербным. К тому же, Почтарь больше предпочитал действовать, а не рассуждать.
Он сходил к фургону, взял арбалет и вернулся к камням, к обнаруженной точке максимального приближения. Снова навалился страх! Страх и злость.
Наклонившись, Почтарь попытался разглядеть в темноте это странное нечто. Он не сомневался, что существо там: все внутри тряслось от безумного страха и паники. Глаза, наконец, переключились в режим ночного зрения, и Почтарь увидел, как там, в глубине, из клубка щупалец, на него глядят испуганные глаза волка! Самого настоящего волка, только маленького. От этого зрелища даже дыхание перехватило. Это даже в голове не укладывалось. Всегда, испокон все знали и видели, что оборотни не рождались. На глазах соплеменников в оборотней превращались люди, подхватившие болезнь. И после этого они не размножались, да и репродуктивной системы у этих электронно-механических конгломератов не было. Пожалуй, маленький оборотень по своей природе удивительнее солнечного луча. В тот хотя бы верилось, а вот в рожденного оборотнями оборотня — никак.
— Вот, проклятье-то!
Плохо, что оборотни начали размножаться. Это уже полная гибель всего живого. Пусть существо пока несуразное и не способно выжить, но однажды… Нет, этому надо положить конец.
Почтарь просунул стволы в дыру. Палец лег на курок. И опять прокатились по нервам страх и паника. И еще тоска, перемешанная с надеждой. Выжить!
Черт, как выстрелить? Это уже был не оборотень. Волчонок был живым! Он был живым существом! И самое ценное, что существует в сером мире — жизнь. Сразу после Солнца. Живыми, в большинстве своем, оставались люди и долгохвосты. Самые живучие существа. И теперь этот маленький испуганный живой комочек, набор проводов, пластика и металла. Волчонок. Беспомощный.
Почтарь не смог себя заставить выстрелить. Как и что бы не повернулось, но живого надо спасти. Если процесс воспроизводства пошел, то его не остановить убийством одного существа. Нельзя вечно воевать против всего мира, надо начинать учиться дружить. И начинать как можно быстрее. Тем более, что этого малыша можно понять.
Отшвырнув арбалет, Почтарь сунул руку в нору. Взрыв страха и отчаяния! Стальной клюв скрежетнул по металлу руки, раздирая остатки пластиковой плоти. Криво усмехнувшись, Почтарь осторожно сжал пальцы и вытащил свернувшееся в клубок существо. Точно, дрожащий, испуганный волчонок. На пластике щупальцев блестели бисеринки масла.
— Не бойся, дурачок! Все нормально!
Помимо страха Почтарь почувствовал нечто другое. Холод! Волчонку было холодно на ветру. Сняв плащ, Почтарь укутал в него волчонка. Тот все норовил тюкнуть своим клювом руку, но не рассчитал и жалобно пискнул. Боль! Это хорошо, что малыш чувствовал боль. Там, где есть боль, есть и сострадание.
— Ну, ну, дружище, не кипятись! Сейчас пойдем в фургон. Я тебе дам пожевать чего-нибудь. А потом мы подружимся. Мы ведь подружимся, да?
Волчонок ответил тоскливой ноткой обреченности. Он был уверен, что его несут есть. Почтарь влез на платформу и забрался внутрь. Там, из стальных прутьев и ловчей сети споро соорудил загон в углу. Стараясь не тревожить лишний раз волчонка, осторожно перекатил сжавшийся клубочек туда. Порывшись в сумке, достал оттуда остатки снеди, выбрал кусок повкуснее и положил в импровизированную клетку.
— Жуй, бродяга!
Щенок опасливо поглядел своими бусинками глаз, выпростал щупальце и осторожно потрогал остатки солонины. Пришла волна неуверенности.