— Последней… недели?
— Да, Повелитель. Мне очень жаль…
— Последней… То есть ты хочешь сказать, что она…
До меня наконец дошёл смысл сказанного. Кошка грустно кивнула:
— Она не вспомнит событий, предшествовавших битве. Вы ведь об этом хотели узнать, да?
— Я…
Но ведь какая злая ирония! Из всей своей Кошачьей жизни она не вспомнит именно последнюю неделю! Не вспомнит… меня. Нашего полёта. Разговора с Радой и нашу попытку обойти систему. Наш провал… И свои слова, сказанные мне. Я останусь для неё только лишь Гермесом, бывшим Лордом-Командующим, а ныне — Великим Магистром Ордена Радуги.
Почему? Почему так?
— Кратковременная память — очень хрупкая структура, её почти никогда не удаётся восстановить, — Миш-А покачала головой. — Она не вспомнит и самой битвы; вместо этого она прочёт о ней в учебных пособиях. А ведь если я не ошибаюсь, Исследователь-Старший Бас-Т награждена Орденом Колыбели I степени. А Командующей Кси-А, между прочим, присвоена высшая награда — Орден «Герой Колыбели», посмертно, — Пушистая вздохнула. — Эх, и почему меня там не было…
— Что, тоже орденов хочется?
Кошка вздрогнула, по-видимому вспомнив, с кем имеет дело, и бухнулась на колени:
— Н-никак нет, Повелитель!
Я скривился. Эти войны… ордена эти… Мигом припомнился Коростелёв из иллюзии:
«Смотри, теперь ещё наградят, небось орден Ленина дадут, за главного-то…»
Я посмотрел на ячейку: там, в золотом гамачке крепко спал Чёрный Котёнок.
Ничего не попишешь, Герман Сергеич. Се ля ви…
Однако постойте! А как же Рада! Мы же победили, я же ей обещал!
— Мишка!
— Да, Повелитель!
— Рада! Я хочу увидеть Раду! Как она себя чувствует? Как продвигается её реанимация? Есть прогресс? Это ваша работа, черти Пушистые! Я же говорил, что проверю? Говорил! Вот и проверяю!
Она молчала, но было видно, что ей сильно не по себе.
— Эй… Эй-эй, ты мне не молчи, слышишь? Не молчи! Отвечай на поставленный вопрос! Ну же!
Глаза Кошки вновь наполнились слезами, — совсем как тогда, до Искажения.
— То есть ты хочешь сказать, что хороших новостей для меня сегодня нет, так?
Слёзы стекали по пушистым щекам, оставляя после себя мокрые тёмные бороздки.
— Повелитель… Вы застали последние моменты её существования. Сразу же после вашего ухода… мы отметили снижение показателей… Ей ничего не могло помочь, Повелитель… Если бы только ей занялся Первый Великий Магистр, то, возможно… Мощностей Колыбели не хватило, Повелитель. Наших знаний не хватило. Мы сделали всё, что могли. Нам нет прощения… Нам очень жаль… От имени всего Реабилитационного Отдела приношу вам свои соболезнования…
Она говорила что-то ещё, но я не слушал. В ушах звучал голос старенького доктора, Эммануила Давидовича Шнейдмана, тогда, в те страшные дни, 5 августа и 12 сентября 1988 года, когда умерли Катя и Игорёк. Он и остальные врачи, они тоже ничего не смогли сделать. Ничего. Совсем как эта полосатая Кошка-реабилитолог, безуспешно утирающая бесконечные слёзы.
— Слушай… от Рады что-нибудь осталось? Я хотел бы забрать. Если тебе не трудно, конечно.
— Да-да, конечно, Повелитель… Идёмте…
Мы вновь побрели вдоль установок с золотистыми колыбелями.
«Если бы только ей занялся Первый Великий Магистр, то, возможно…»
Ну да, конечно. А Первый Великий Магистр не мог ей заняться, потому что попал вместе со мной в эту проклятую иллюзию. Эх, Первый! Ты прямо как фараон египетский: вон сколько народу с собой прихватил. Впрочем, гибель Рады — моя вина, а не твоя. Если бы я просто убил её… Да, если бы я просто убил эту славную девчушку и сделал Духом, как Вальку, всё было бы хорошо! Сейчас бы все вместе праздновали победу… Войны Радуги… Наше будущее…
Всё, что было мне дорого, осталось в прошлом. Да я и сам остался где-то там же, если подумать. Кто я теперь? Великий Магистр? Да брось, Первый. Ты же это не серьёзно. Великим Магистром может быть кто-то с мозгами, кто-то… Но явно не я.
И что я буду делать теперь, скажи на милость?
— Вот, Повелитель…
Кошка-реабилитолог протянула мне небольшой контейнер из прозрачного пластика. Внутри контейнера переливалась разноцветьем небольшая радужная капля.
— Значит, это… всё, что осталось?
Всхлипнув, Кошка кивнула:
— Мне очень…
— Хватит. Спасибо. Больше мне… ничего не нужно.
Я вздохнул и тут же, не сходя с места, шагнул в пространство, которое всегда терпеть не мог.
…
В «кабинете» Первого было непривычно пусто.
Ну да, конечно. Теперь это мой кабинет, моё пространство. Безликая белизна стен, двойная дверь с резным орнаментом, — на кой ляд тут вообще двери? Ну и кресло-трон, разумеется. Чтобы было где подумать о Вечном, не отвлекаясь по пустякам.
Я окинул пространство взглядом. Тотчас же в ответ на мои мысли из пола вырос стол на тонкой высокой ножке.
Ну ладно, хотя бы так.
Радужная капля в контейнере… Обычно в таких случаях останки (а это были именно останки, ну или их местный эквивалент) относили к Истоку и, стараясь не подходить близко, выливали на плоскость. Исток сам заботился о своих умерших, затягивая в себя то, что от них оставалось. Впрочем, такие случаи скорее редкость…
Вылить Раду в Исток? Но зачем? Теперь это уже не имеет смысла.
Нет, я поступлю иначе.
Открыв контейнер, я осторожно вылил остаток Сущности себе в ладонь. Затем поднёс каплю ко рту и выпил.
Дальнейшее… было похоже на просмотр фильма в режиме ускоренной перемотки. Перед моими глазами проносились картины из жизни необычной московской девочки по имени Рада. Девочки, которая перенесла больше, чем просто смерть, — по моей вине.
Теперь остатки её Радужной Сущности слились с моей Сущностью, становясь одним целым.
Ты будешь жить, Рада. Пусть и не так, как мы с тобой хотели, но ты будешь жить.
Я сел на кресло-трон и вытянул руку вперёд. Пару секунд спустя с руки сорвалась и упала на пол радужная капля. Затем ещё одна, и ещё, ещё… Радужная Субстанция лилась из моей руки, как кровь из раны, пока на «полу» не образовалась довольно большая лужа. На моих глазах она приобрела объём, превратившись в эллипсоид.
Я невольно улыбнулся, вспомнив своего первого Претендента.
— Давай же, девочка. Обрети форму.
Она послушалась: эллипсоид на моих глазах становился «человеком», — правда, без лица.
— Ну да, своей памяти у тебя не осталось… — пробормотал я задумчиво. — Что ж, используй мою. Ну же!
И она снова подчинилась. Я видел, как она превращалась — сначала в Басю, потом в Габриэль, потом в Маринку, потом в Эвелину, и наконец…
Катя стояла прямо напротив меня и улыбалась. Её каштановые волосы чуть волнились; помнится, она всегда вздыхала на эту тему: мол, вот бы были прямые… На хрупкой фигурке — не по размеру просторный бежевый вязаный свитер, коричневая юбка… и даже французские туфли – «лодочки», которые мне удалось купить за какие-то немыслимые по тем временам деньги.