— Ты вернулся, слава Богу! А родителей нет уже, не дожили, не дождались. Я не смогу поехать с тобой на кладбище, видишь, кто у меня! — и улыбнулась невольно, — но я тебе расскажу, как их найти.
— Мама говорила, на каком кладбище отца похоронили, только я забыл.
— На Северном, Северное кладбище, а номер не помню.
— Я съезжу обязательно. И номер там узнаю.
— А ваших нет никого. Виталика, он постарше был, в армию взяли. Так и остался служить на Камчатке, плавает. А девчонки — челночницы, как их теперь называют. Возят шмотки из Турции, даже из Китая. Остальных, как тебя, одного за другим. Никто не вернулся, а тебя отпустили, слава Богу.
— Какой — отпустили! От звонка до звонка.
— Куда ты теперь?
— Не знаю. В институт поздно.
— Да, тебе Сомов записку оставил. И ключи от квартиры у меня. Постой с маленьким, я принесу.
— Люсин? — спросил, наконец.
— Наш, конечно. Замуж выскочила, не дождалась, пока кончит свой медицинский. Год пропустила, но сдаёт экзамены, девочка серьёзная. На третьем курсе уже. Муж в Москве, в архитектурном, на четвёртом. А ей и так на год больше учиться. Познакомились на экскурсии по Золотому кольцу. Через год поженились.
И до свадьбы ездили туда-сюда, и потом. Говорила я, кончайте учиться, определитесь, где жить. Но кто слушает родителей!. Я боялась, бросит институт, уедет к нему. Нет, учится, старается. Вот, я пока при деле. Окончит, буду куковать одна. Ты подожди, я быстро!
Олег остался с коляской. Почему-то боялся взглянуть на мальчика, но посмотрел. Малыш спал спокойно и безмятежно. Вязаный костюмчик, разноцветные узоры и на ползунках, и на шапочке, и на кофточке. Ручки раскинуты свободно. Бабуля, наверное, связала внуку эту красоту.
Люся вот-вот придёт, с ней лучше не встречаться. А записка — это важно. Значит, помнит его, считает своим. И как только тётя Вера принесла два листочка бумаги и ключи, быстро попрощался.
Он зашёл в свою комнату в коммуналке. До того, как его взяли во дворе, посадили в машину и увезли на шесть лет, в квартире было три семьи. У них две комнаты, ещё у одних — две и одна у третьего соседа.
Сейчас только их комнаты были заперты, остальные — нараспашку. Очевидно, расселили коммунальное жильё, сумели люди получить или купить нормальные квартиры.
Открыл дверь. Лучше бы не открывал. Засосало под ложечкой от какой-то потусторонней пустоты. Слой пыли на старой мебели. И паутина в углах.
Вышел, запер дверь. Он много лет не будет здесь жить. Приватизирует всю квартиру, при помощи Сома, будет изредка оставлять вещи, не нужные в Москве.
Но сохранит прописку — в столице он невидимка, числится в Питере по всем документам. И машина, которую ему подарит Сом после защиты диплома, будет ездить под питерскими номерами.
А тогда — вышел во двор, тёти Веры с малышом уже не было. Достал листки, что она ему дала. На одном был план места на кладбище, на другом только номер телефона.
Сначала поехал к своим. Ожидал увидеть заброшенные могилы. И удивился, вздохнул с облегчением. Они были рядом за общей оградой, памятник с двумя фотографиями, белая мраморная крошка.
Кто ухаживал за его бедными родителями? Кто их похоронил, поставил памятник, ограду, скамейку? Он сидел и молчал, слов для мамы с отцом у него не было.
Виноватым себя не считал, так сложилась жизнь. Не он один прошёл через тюрьму. Не сломался, знает, как жить дальше. У него будет много денег, очень много. Как их заработать?
Дядя Сом говорил — рэкет, оружие, наркотики. Рэкет его не привлекал, даже тюрьма не выработала необходимой жестокости. Наркотики, это была знакомая сфера.
Надо только войти, найти вход. Сом оставил ему телефон, зачем-то ведь оставил!
Бросился искать телефонную будку. И знакомый голос:
— Это Сом, я в Москве. Приезжай «Красной стрелой», второй вагон.
Все вопросы с питерской полицией Сом решил одним звонком, и теперь встречал его на платформе.
Он не сразу узнал мальчика, того Олега, красивого, ухоженного, с аккуратной шапкой волос на голове.
Перед ним был высокий худой парень в брюках и куртке неопределённого темного цвета, с жиденьким рюкзаком за плечами, с чуть отросшими после стрижки наголо волосами, землистым лицом и голодными глазами. От него плохо пахло. Тюрьмой.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Сом сглотнул комок в горле и обнял Олега. Тот заплакал.
— Ну, ничего, ничего, Олежка! Не плачь, пожалуйста. Всё будет по высшему классу, и волосы отрастут, и есть будешь, что захочешь, и сколько хочешь, но не сразу. Поехали домой.