— Но это же больно!
— Если что, будет больней. А желающих сделать больно хватит через край. Будет много денег — надо делиться. Успешная фирма — почему именно твоя? А так, ты один рискуешь, только собой. Знаешь, на что идёшь, и не подставляешь родного беззащитного человечка.
И надо быть невидимкой. Видишь всех, знаешь о многих, а о тебе — никто. Ни друзей, ни приятелей. Только на первый взгляд тяжело, привыкнешь. Полная внутренняя свобода, где бы ты ни был, и в тюрьме, если попадёшь. Ты сам по себе!
Семья Олега была, как миллионы других. Родители инженеры. Отец — начальник лаборатории, куда маму направили по распределению. Через год они поженились, хотя разница в возрасте — двадцать лет.
Он был старым коммунистом, солдатом партии без страха и упрёка. То, что произошло с его страной, институтом, которому он отдал сорок лет жизни, великой партией, подкосило его.
Институт закрыли, оборонка, которой он занимался, как многие другие, была никому не нужна. От кого обороняться? Запад наш лучший друг, учитель и помощник.
Родители оказались на улице, жили втроём на отцовскую пенсию. Отец почти не выходил из дому, сидел перед телевизором и громко спорил с любым оратором по ту сторону экрана:
— Предатели! Продажные твари! Профукали такую страну!
Мама уходила на кухню. Олег сбегал во двор.
Там были другие настроения. Все стали коммерсантами и радовались наступившей свободе. Город превратился в огромный рынок, чем только не торговали на каждом углу! Жизнь бурлила, перед тем, как обрести другое русло.
Лихие девяностые…
Когда маме удавалось уговорить отца выйти на воздух, было ещё хуже. Он ненавидел торгашей. Ненавидел подростков на скамейке, которую не мог миновать. Ненавидел хлынувшую через рухнувшие границы чужую музыку, эмигрантскую литературу. Он не мог дышать в этой новой чужой атмосфере!
Олегу доставалось:
— Связался с дурной компанией, что у тебя общего с этими отбросами общества, подонками, вульгарными девицами — сигареты в накрашенных губах?
— Папа, каждому из нас родители говорят, что он связался с дурной компанией. Выходит, и я дурная компания! Мы все одинаковые, я не лучше и не хуже других. Девчонки красятся, ну и пусть. Это вам всё запрещали, а сейчас у нас что — свобода! И не смотри на Людку и Милку, я их к тебе не приведу. Обошли они меня своим вниманием, другие у них бой-френды.
— Бой-френды! Родной язык тебе неугоден?
— Я пойду погуляю, пап…
Их сеть разрабатывали долго, казалось, накрыли сразу всех, от первых лиц до курьеров.
Следователь Олегу достался слишком уж молодой, наверное, сразу после института. Поэтому старательный, и весь, при исполнении. Вот станет старым, думал Олег, всё ему надоест, будет работать, спустя рукава. А я в это время уже буду богат. Высоко, не достанешь.
Он был голубоглаз, лицо открытое, чистое. Смотрел на Олега, как на какой-то особый вид человечества. И, вроде, сочувствовал ему. Представился Денисом Ивановичем.
Но когда кто-то заглядывал в кабинет, где они сидели по обе стороны стола, извиняясь, говорили, особенно девушки:
— Денис, можно тебя на минутку?
Или:
— Денис, ты без перерыва сегодня?
Или:
— Денис, тебя к начальству! Кончай, хватит на сегодня!
Денис нажимал кнопку, говорил дежурному:
— Увести!
И Олег оказывался в камере.
Его раздражало это сочувствие. Ну, попал в капкан, такова жизнь. Сочувствуй — не сочувствуй, а срок назначишь реальный.
Он был злым, как подрастающий волчонок. Детство кончилось, когда за ним захлопнулась железная дверь. Теперь ты сам за себя, на всю жизнь. И в камере после очередного допроса он продолжал единоборство с этим Денисом:
«Ты меня воспитывать надумал? Что ты знаешь о жизни, чистенький такой! Тебя когда-нибудь били на улице? И жалеть меня не надо, не пропаду.
Буду таким богатым, тебе и не снилось. Костьми лягу, а буду. Единственное, на чём это можно сделать быстро — наркотики. Значит, это и будет моей жизнью, сажай — не сажай. И что ты смотришь на меня, будто я какой-то урод или вредное насекомое? Я не бандит. Никого не убил и не ограбил. Это была моя работа. Не хуже всякой другой, только опасней».
И назавтра, когда Денис начал свою песню:
— Ты же знал, что это смерть, разносил убийство! Видел настоящих наркоманов, которых уже спасти невозможно?
— Я вообще не видел наркоманов, мне это зачем! И я не бандит, никого не убил и не ограбил. А вы смотрите на меня, как не знаю, на кого. Но и змея ядовитая — смерть, и гриб в лесу. Так что, уничтожать змей? И грибы под чистую? Человек выбирает сам, как ему жить. Если хочет умереть, имеет право. Если ему захотелось попробовать наркотик, он его найдёт, у меня или у другого.