Роман мрачно кивнул. Все было совершенно ясно. Его просто объявят фальсификатором. Правда, можно поехать в Киев...
- С другой стороны, вы, конечно, можете обратиться к другим людям, например, в Киеве, - шеф был достаточно умен и опытен, чтобы с легкостью догадаться, о чем думает непокорный аспирант, - Но в таком случае ваши связи с нашим университетом скажем так, ослабнут, и защита вашей диссертации станет практически невозможной. А в Киеве сами знаете - на защиты такая очередь... До вас она может и не дойти.
Роман смотрел на шефа с бессильной ненавистью. Да уж понятно, не дойдет, при том количестве шефовых друзей-приятелей, что пристроились в Киеве.
- С третьей стороны, учитывая, как много пользы ваши работы могут принести университету, я, пожалуй, сумею убедить деканат и ректорат, что вам должны быть предоставлены более солидные средства. Барышню из издательства можно поддержать и из каких-нибудь других денег, не за счет вашего гранта. Возможны и другие «великие дела». Памятник, которому посвящено стихотворение... Неплохо бы его поискать.
- Статуя исчезла в войну, - устало сказал Роман, - Предположительно, вывезена в Германию.
- Тем лучше, мой мальчик! Значит, поиски надо проводить на немецкой территории. Вы составите очередной проект, мы получим деньги... Немецким владеете?
- Слабо, - откликнулся Роман. Его уже шатало.
- Справитесь, - отмахнулся шеф, - Сами видите, какие перспективы. Решайте, мой милый, хотите ли вы стать... одним из первооткрывателей пушкинского стихотворения, или предпочтете... Ну, вы меня поняли, - шеф поднялся. Поглядел на низко склоненную голову Романа и укоризненно покачал головой, - Торопитесь вы. Подвернулась удача и сразу в великие исследователи охота. А вы как все, поэтапно: сперва статьи, потом кандидатская, книга, докторская, а уж потом придет время великих открытий. А пока оставьте их тем, кто заработал это право годами труда, - и шеф вновь направился к двери. И вновь остановился у порога в ожидании. Роман молчал - что он мог сказать? Тогда сказал шеф:
- Кстати, мне понравилась речь, которую вы тут произнесли, - он махнул рукой в сторону компьютера, - Хотя мне кажется лишним впутывать в серьезное исследование непрофессионалов, поэтому не станем больше вспоминать этого молодого человека, книготорговца... Как там его фамилия - Внук?
- Фамилия Внук? - растерялся Роман, - Ах, вы про Валика? Нет, внук - это, пожалуй, должность.
- Шутите, - утвердительно кивнул шеф, - Рад вашему хорошему настроению, сохраняйте его и дальше. Я не тороплю вас. Но если в течении недели я не получу, скажем так, главную часть открытия, - он похлопал себя по карману с флешкой, - то буду считать, что вы опять не слушаетесь моих советов, и тогда... приму соответствующие меры. Будете уходить, кафедру запереть не забудьте.
Дверь захлопнулась, Роман остался один.
- Интересно, это теперь в моей жизни закономерность такая - стоит мне отыскать выход из лажи, тут же оказывается, что это вовсе не выход, а еще большая лажа? - спросил Роман в пустоту кафедры. Ответом ему было молчание, лишь темными провалами глядели громадные окна. Роман поднялся и принялся бродить по проходу, слепо натыкаясь на кафедральные столы:
- Ну вот, внучок Валик, мы с тобой в одной лодке, - тихо бормотал Роман, - Никто никогда не узнает, что ты нашел пушкинский автограф, о тебе даже упоминать запретили. И со мной будет то же самое, потому как стихотворения у меня нет, и где его искать, я понятия не имею. Господи, ну что они все впились в этого многострадального Пушкина? - Роман готов был завыть.
Сплошные пушкинисты вокруг! А впрочем, все закономерно. Старушонка в белом потому и явилась на их кафедру, что там изучали Пушкина. И Роман влез в темную историю с убийствами потому что Пушкин - его научная тема. Пожалуй, единственная случайность во всей этой пушкинской истории, что его давние знакомые жили в одном доме с убиенной Анной Степановной. Но и в подобном совпадении коренной екатеринославец углядел бы всего лишь привычную для города закономерность. Такая уж особенность у миллионной громады Днепропетровска. Заходишь в незнакомый дом, встречаешься с незнакомыми тебе людьми, а через несколько минут выясняется, что твой лучший друг детей у них крестил, а двоюродный дядя десять лет назад им физику преподавал. Видишь на улице первого попавшегося прохожего и точно знаешь: если поискать - общие знакомые обязательно найдутся. Вполне обычно для города, что милая Танечка со своим никчемным муженьком, любителем пушкинского порно, живут этажом ниже владелицы подлинного пушкинского автографа. Странно как раз, что бабка пошла к ним на кафедру, вместо того, чтобы с Павлом посоветоваться. Он ведь, несмотря на эротический уклон, неплохо в пушкинской теме ориентируется, и Анна Степановна об этом знала. Соседу все же довериться проще, чем совсем неизвестным людям.
А почему, собственно, он решил, что покойная с Павлом не советовалась? Только потому, что Павел ничего об этом не рассказывал? А сам Роман разве трепался о своих поисках? Тут Роману стало так стыдно, что он даже застонал. Вот он-то как раз трепался. Иначе фиг бы шеф про пушкинский автограф дознался. Выдрючивался перед компьютером, великого мэтра изображал! Доизображался.
Роман мучительно посопел, чувствуя, что сейчас для вящего позора он еще и по-детски разревется. Так, не расслабляться, думать, а не хныкать. Вот он приходит к Танечке, вот появляется заспанный Павел... Было же что-то такое сказано, что его тогда насторожило! Он спросил, ходил ли кто к старушке, а Танечка занервничала, на мужа стала странно поглядывать, даже кофе у нее убежал... Нет, раньше, до этого, что-то такое Павел сказал, а он пропустил мимо ушей, не стал задумываться, весь ушел в поиски внука Валика. Так, что ж Павел тогда сказал?
Роман сосредоточился, фраза за фразой пытаясь воспроизвести разговор. Павел говорил о своем знакомстве с Анной Степановной, жалел старушку, а потом спросил, за что, мол, ее. А Роман ответил... Он тогда сказал, что в ее квартире искали ценности. И вот тут... Точно! Роман стремительно вскочил, сдернул куртку с вешалки и едва попадая в рукава, бросился к выходу. Он вылетел на пустынный, словно вымерший ночной проспект и быстро пошел вниз, в сторону серого старого дома на улице Клары Цеткин. Ночная наледь слабо похрустывала под подошвами. Время от времени Роман оглядывался в надежде подкараулить позднюю маршрутку. Он шел, почти бежал и корил себя не переставая. Идиот! Сидеть за одним столом с человеком, в чьих руках как раз и был пушкинский автограф - и не догадаться!
Он должен был сразу сообразить, как только Павел вообще произнес слово «ваза». Будто наяву он слышал, как Павел говорит: «Да какие у нее ценности. Пенсионная книжка? Разбитая ваза?» и видел тошнотворно-праздничный блеск хрустальных осколков возле мертвого тела старухи. Вряд ли ваза всегда была в осколках, вряд ли эти осколки всегда, год за годом, лежали на ковре. Скорее всего вазу расколотил убийца или сама Анна Степановна, в безуспешных попытках спастись. Так почему же Павел назвал вазу разбитой? Откуда ему знать, что она разбита, если, конечно, Танечка не лгала, говоря, что они не ходили к Анне Степановне. Если это не Павел переворошил шкафы бедной бабки в поисках заветного конверта, скрывающего бесценный листок! Если вообще не сам Павел... По Бернарду Шоу: «Кто шляпку спер, тот и тетку пришил!»