Минут через десять ветки заскребли о борт, заскрипели канаты. Доски над Мошкой и Клентом поднялись, и они увидели яркое голубое небо и две красные, суровые физиономии.
— Вон отсюда, — приказал Куропат.
Они молча поднялись на палубу, Клент с победным видом прижимал бумаги к груди, а Мошка хмуро щупала шишку на лбу.
— Оба на берег, — добавил Куропат.
Берег являл собой на редкость неприглядное зрелище: болотистая глухомань, поросшая редким невысоким кустарником. Пассажиры запротестовали было.
— Река кишит Речниками, — казал Куропат. — Пора нам рассчитаться.
Клент с надменным видом отсчитал несколько монет и вложил в раскрытую ладонь Куропата.
— С вас надбавка за плохое поведение, — сказал Куропат.
Клент оглядел матросов, смотревших на него с тупой злобой, и высокомерно поджал губы.
Неожиданно он схватил Мошку в охапку и сказал:
— Забирайте гуся.
И зашагал по трапу на берег, невзирая на яростные попытки Мошки освободиться.
Она успела увидеть, как Сарацин вопросительно поднял голову, глядя ей вслед, а затем чепчик сполз ей на глаза.
Как ни пиналась Мошка, как ни вырывалась, Клент нес ее в охапке добрых пять минут, а потом наконец бросил на траву. Мошка встала на ноги, и тогда небесная высь, солнце и облака, кусты и кружащие в воздухе мушки услышали Великий обмен недопустимыми словами.
Мошка начала с того, что подслушала у ругающихся уличных торговцев, препиравшихся между собой. Смысл сводился к собачьей требухе и протухшей еде.
Эпонимий Клент куртуазно адресовал Мошке слова, которыми в разбойничьих балладах называют неблагодарных и коварных женщин.
Мошка описала собеседника серией недопустимых слов, которыми воры называют осведомителей, а солдаты — детей, подглядывающих в замочную скважину.
Клент же ответил ей сокрушительным набором прилагательных, почерпнутых из научных статей о моральном разложении современной молодежи.
Тогда Мошка напряглась и выдала затейливую тираду, вычитанную в одной из книг отца, еще до того, как дядя их предусмотрительно сжег.
Клент воззрился на нее, хлопая глазами.
— Ну, это уже полная бессмыслица, — сказал он. — Я отказываюсь верить, что ты имеешь хоть малейшее представление о том, что значит «этически релятивистская субстанция», уже не говоря, что…
Он не докончил фразу, устремившись взглядом поверх Мошкиной головы.
Тут они услышали стук колес по булыжной мостовой. Вдалеке из-за кустов показалась доверху нагруженная повозка.
В тот же миг наши путники забыли о препирательствах и что есть мочи припустили в сторону повозки. Мошка неслась через траву и колючий кустарник, подняв юбку до пояса, а Клент свистел на бегу, чтобы привлечь внимание погонщика.
Повозка оказалась обычной телегой. Горы всякой всячины удерживала на месте натянутая вдоль и поперек веревка. Погонщик, щуплый, загоревший до черноты человечек, грыз корку хлеба. Он явно не перетрудился: лошадь сама прекрасно знала, что делать.
— Небось, в Манделион спешите? Забирайтесь на телегу, коли место сыщете. У меня поклажа хоть и с зубами, но не кусается.
Мошка откинула полог с одного ящика, и на нее оскалилась пара дюжин железных ухмылок, эдаких дьявольских челюстей.
— Капканы. Всякие разные, какие душе угодно. Капканы на зверей и на людей — чтобы поймать за нос барсука и за ногу преступника.
Мошка прикрыла ящик и осторожно забралась сверху. Она сидела, подавшись вперед и сложив руки на коленях. Каждый ухаб отзывался лязгом груза.
«Капканы для Клента, — думала Мошка, поеживаясь. — Один в кровать, другой под стол, и еще в тарелку».
У агента Книжников хватает врагов. Она решила, что до Манделиона будет вести себя прилично, а там непременно найдется покупатель на сведения о Кленте. И когда у нее будут деньги, она выкупит Сарацина, заплатит взнос за школу и накупит капканов для Клента…
— Я их сам мастерю. От и до — вот этими руками. Есть даже капканчики на пояс, от воров, чтобы в кошелек не лазили…
— Неужели? — воскликнул Клент. — Это поистине гениально! А вы не думали расклеить объявления с рисунками, чтобы больше народу узнало о ваших капканах? Можно написать, что товар штучный, вот-вот закончится, поскольку бандитская хунта, пострадав от ваших изделий, объявила вас смертным врагом…
Хриплый смех погонщика сменился кашлем.
— Как у вас ладно выходит, — сказал он. — Люблю такие обороты… Прямо как по-писаному… Ну-ка, глядите, кто-то в яму угодил.
Белая карета никак не ожидала, что здесь окажется кювет, и застряла там колесом. Мошка ни разу в жизни не видала такой большой и роскошной кареты. Та стояла поперек дороги, накренившись. Наверняка колесо соскочило с оси. Две белые лошади щипали траву, а два одетых в белое лакея осматривали поломку. Сама карета медленно покачивалась на рессорах, плавно, словно лодка на волнах. Все это — и карета, и лошади, и лакеи — производило совершенно неземное впечатление, будто явилось из сказки.