— Никто. Тише, на нас уже смотрят.
— Кто? Кто тут на меня смотрит?!
— Ты там не понимал чего-то.
— Да! Я и сейчас не понимаю! Не понимаю, как это кто-то на меня смотрит?!
— Посредством глаз, Ударий. А ну сядь, а то я не оплачу твой счет!
— Все, все, я молчу… Но я категориально не понимаю!
— О боги! Ну чего же ты не понимаешь?
— Я вот понимаю, зачем нам читают курс по магосемиотике.
— Ты весьма логичен и последователен, Ударий, тебе никто об этом еще не говорил?
— Не перебивай меня, Ксанс! Еще я понимаю, зачем нам читают курс по рунной магии.
— Слушайте, а ведь мы должны быть рады, что он хоть что-то понимает?
— Что-то я не чувствую радости по этому поводу…
— Я даже понимаю, зачем нам читают курс по истории волшебства и феноменологии чародейства.
— Ух ты, а я вот не понимаю!
— Тише, кажется, он подходит к главному.
— Но! Я категориально не понимаю, зачем — зачем!!! — нам должны читать курс по дхармовой метафизике? И кто? Какой-то ракшас из таких далей, в которые никогда не ступала ноги… ноги?.. ступала… ступали… Да! Не ступали нога уважающего себя боевого мага!
— О! Так ты, я смотрю, концептуально против.
— Сам ты концептуально, понял?
— Ударий, в дхармовой метафизике нет ничего сложного.
— Э-э-э-э-э-э… Слушай, Ал, может, не будешь начинать?
— Поздно. Он уже начал. Теперь нас может спасти… Нет, нас ничего не может спасти.
— Главный принцип, который обосновывает дхармическое видение мира и соответствующие им магические поля, строится на выделении из психофизического континуума тех дхарм и состояний дхарм, которые позволяют распределить колдовские поля по магическому потенциалу и выстроить их по схемам. Тут есть много похожего с теми законами и принципами, которые выделил в своем труде «Феноменология чародейства» великий Г. Ж. Ж. Г. Гегелисий, изучивший и обобщивший тысячи магических и исторических трактатов.
— Тысяча убогов, он упомянул Гегелисия.
— Ну, теперь, выражаясь научным языком, ваще капец…
— Уолт, сделай хоть ты что-нибудь!
— Да, ударь их молнией.
— Их? Кого их? Я имел в виду только заставить Ала замолчать.
— Э-э-э … Я тоже!
— Но ты сказал «их».
— О небеса, ну давай поговорим о структуре предикаций!
— А может, разберемся, кто из нас быстрее произведет Призыв?
— Снова ты о том давнем споре!
— Кстати, если вы не заметили — Ударий внимательно слушает Ала.
— Ух ё! Да он точно уже пьян в зюзю.
— Твой тезаурус, я погляжу, обогатился на новое слово.
— Ты имеешь в виду «зюзю»?
— Нет.
— ???
— …Таким образом, диалектика бытия и небытия на срезах формы и содержания позволяет предположить, что наше редуцирующее сознание направлено на выделение той единицы, которая позволила бы говорить о частице магического поля, о части магического поля и о целом магическом поле. Здесь следует ввести понятие, которое характеризовало бы эти три слоя в единстве движения и полагания и позволило бы рассчитать возможности и структуры контроля Силы. Дхармическая метафизика буддистов Махапопы здесь вводит понятие Шуньяты, в то время как мысль Серединных Земель, сосредоточенная в разуме великого Гегелисия, вводит понятие магического потенциала.
— Кто-нибудь успевает за потоком его мыслей?
— Просто кивай, а если спросит, повтори последние слова.
— И то дело…
— Да что же вы творите, сволочи?!!
Компания пьющих пиво и трепавшихся ни о чем аспирантов Школы Магии моментально вскочила на ноги, и в руках каждого запылала та форма Силы, к которой он более всего был предрасположен. Мрачно осматривая таверну, они попытались обнаружить источник вопля, помешавший им спокойно продолжать беседу. Впрочем, не все из них это сделали.
Ударий, невысокий человеческий крепыш, держал в руках железный шар. Опытный боевой маг сразу бы определил, что это не простой шар, а сжатые в форму шара десятки острых лезвий, которые при определенном Заклинании и метком броске способны устроить большой переполох, особенно среди представителей мирного населения ближайших деревень, по глупости решивших попить пива в находящейся на территории Школы Магии забегаловке.
Рядом с ним, с трудом удерживая извивающийся водяной хлыст, замер Ксанс Вильведаираноэн, высокий и худой ночной эльф лет двадцати пяти на вид, но с таким же успехом ему могло быть и двести двадцать пять. Впрочем, для эльфов и двести лет — возраст юности; к голосованию, политической деятельности, выпивке и сексу их допускали в родных землях лишь после трехсотлетия. К слову, водяной хлыст не был привычным для ночных эльфов магическим оружием и было не совсем понятно, зачем Ксанс создал его. Судя по удивленному взгляду эльфа, которым он уставился на хлыст, этого не понимал и он сам.