А Нами смотрел только на Кшанэ, отшатнувшуюся от выпада косы Бледного Рыцаря, не удержавшую равновесия и…
Дальше он не видел.
Не хотел видеть.
И не слышал, как кричит Аль-сид, пытающийся сообщить Нами, что хватит, что Рыцари отступают, что больше нет зомби, что Рафаил бежит — самая огромная колонна стремительно поднималась в небеса, пытаясь скрыться в проломе Неба Смерти.
Он не слышал, но слышал Меч. И поднял аспидное чудовище следом за Рафаилом. Град крови, обрушившийся на Нами, развернулся багровыми парусами, сомкнулся, пеленая как младенца, свернулся алым шаром. И быстро сжался, пытаясь сдавить добычу, сломать ее.
Магия Крови Сына Змея превратила пространство внутри шара в почти непроницаемое, вклинившись в физическое естество мира едва ли не до глубинного уровня, где нет ни частиц, ни волн, ни поля, переводя замкнутую реальность в абсолютно инертное состояние. И отрезав от Эфира, от всех его основных потоков, Рафаил погрузил душу гомункулуса в вечный сон.
Но Дитя Змея просчитался.
Инобытие рявкнуло на застывшее Бытие. Алый шар распался на два. Второй, сапфировый шар, полная противоположность первому, распахнулся, выпуская из себя Меч с Нами.
Кшанэ больше не было.
Так зачем вообще чему-то быть?
Правильно. Быть — незачем.
Рафаил пытался сбежать и покинуть Равалон раньше, чем Меч доберется до него. Брат и Сестра с потерей Посоха лишались одной из опор своего пребывания в Равалоне, и теперь стремились перенести сюда гибнущий мир, где находились их тела. В Подземелье, решив, что началось очередное Вторжение, обрушивали на приближающиеся пласты реальности чудовищные по разрушительности заклинания, добивая и без того умирающее мироздание. Боги творили Эфирные Заслоны и тысячами слали Вестников, но сами опасались вступать в битву. Только божества войны рвались сразиться с чужаками, посмевшими покуситься на Равалон, но их не пускали.
Брат и Сестра шли на отчаянные меры, сталкивая миры. Так они могли потерять не только тела, но и сознания.
Ну и что? Миру, где нет Кшанэ, лучше не быть, чем быть.
Правильно. Лучше — не быть.
Символ Инобытия принял одну из своих любимых форм — Гасителя Звезд. Антрацитовое чудовище совсем потерялось на его фоне: громадный, утолщающийся к концу обоюдоострый клинок, по кромке тянутся Руны Предвечности — Знаки Первородных титанов; вместо гарды и рукояти полыхают созданные из белого огня крылья.
Рафаил спешил, он почти погрузился в небо чужого мира, когда Меч вошел в плоть умирающей реальности.
Потом боги знаний в Небесном Граде и убоги, исполняющие обязанности архивариусов в Либрисе Архилорда, запишут с различными вариациями, но передавая одну и ту же суть: «Многие решили, что наступает Судный День. Смертные в своей беззаботности не ощутили угрозы, нависшей над Равалоном. Восхваляя Создателя (Проклиная Создателя), мы ждали нашей Судьбы, радуясь (печалясь) Его Воле. Но час сменялся часом, день — ночью, а Равалон все так же несся по Эфирной Дороге, положенной ему от сотворения (возникновения) Мультиверсума. В Астрале не сохранились сведения об упоминаемых событиях, и нам остается лишь гадать, что же в действительности произошло в тот страшный день…»
Гаситель Звезд уничтожил большую часть вторгающегося в Равалон мироздания, вместе с инородной реальностью отправив в небытие и Рафаила. Но если души Ялдабаота и Софии попали в посмертие, то от Рафаила Меч не оставил ничего, что могло бы обрести перерождение. Абсолютное уничтожение — на всех уровнях материи и эфира.
Чужой мир откатился от Равалона, уже не в силах удерживать целостность и распадаясь на части. Смерть тысяч, десятков тысяч выплеснулась в Эфир гибнущего мироздания гигантским некроистечением, одарив Брата и Сестру новым запасом Силы. И Они, сходя с ума от страха, боясь того, что могут действительно умереть, подхлестнули мир, бросая его на затягивающуюся прореху в онтологических покровах Равалона, как загнанную лошадь — в последние метры пути.