Река в паводок «тянула» плот с большим энтузиазмом – со скоростью пять-восемь километров в час, так что Чепурных и Кухонин еле-еле успевали отталкиваться от берегов, мелей и коряг. Гусейнов же сидел посреди плота и потихоньку причитал, прощаясь с жизнью. После первого причаливания он схватил в охапку личные вещи и со скоростью обезьяны, преследуемой тигром, вылетел на самую высокую точку берега, откуда с обиженным видом наблюдал за дальнейшей разгрузкой.
На каждой стоянке экипаж устанавливал брезентовый тент, разводил костёр, сушился, готовил пишу, немного отдыхал, затем грузился и плыл дальше. Через переход незадачливые «сплавщики» поняли, что самое выгодное время для движения – с трёх часов утра до полудня – когда снег в горах перестаёт таять, подъём воды прекращается и течение замедляется.
Сплав на плоту в условиях паводка требовал от лётчиков такой же собранности и внимательности, как и при полёте над неизвестной местностью и в сложных погодных условиях.
Река становилась всё шире и шире. Наконец перед ними распахнулось широкое водное пространство: это Колыма катила свои воды в Северный Ледовитый океан…
Меньше чем через сутки после выхода в Колыму странный плот с тремя заросшими, предельно грязными и столь же счастливыми персонами прибился к пристани посёлка Черский.
В части экипаж встретили как героев, причём давно и глубоко похороненных.
Бортмеханик Гусейнов пытался рассказывать, как они хорошо жили после авиакатастрофы, много ели и ничего не делали. По молчаливому согласию оставшегося экипажа и командования части его быстренько отправили на фронт.
Покинутый самолёт больше никто никогда не видел – видимо, он был размолот на куски несколькими последовательными ледоходами и паводками.
История четвёртая. Пожар в избушке
Начинался ноябрь – самый, наверное, мрачный месяц всего изобретённого человечеством календаря. С его постоянно укорачивающимся днём, длинными утренними и вечерними сумерками, короткими пасмурными днями. А может, и не пасмурными, просто небо над тайгой в Приполярье кажется в этом месяце серым и низким, даже если на нём не висит ни облачка. А в пасмурную погоду оно буквально садится на макушку, придавливая к земле затерянного в природе человека. Холод, сумрак, снег…
Именно в начале ноября и начали свой промысловый сезон в верховьях реки Чёломджи промысловик Виталий Рюмин со своим напарником Сергеем Бабцевым.
Самолёт Ан-2 выбросил их вместе с нехитрым скарбом на речную косу, несколько минут постоял, работая двигателем, а затем развернулся, разогнался, смешно подпрыгивая, по пологому берегу и улетел в сумерки набегающего заката.
Наверное, обычай смотреть вслед уходящему судну или улетающему самолёту – это некий обряд, который если и исчезнет, то только вместе с последним представителем мыслящих существ во Вселенной. По крайней мере, оба охотника не двигались с места, пока силуэт биплана не растворился в быстро темнеющем горизонте.
Спешить и впрямь смысла не было. Вместе с охотниками прилетело всего около трёхсот килограммов продуктов и снаряжения – по мешку муки, консервов и сахара, увесистый тючок с инструментами, спальные мешки, оружие, полсотни капканов, пила «Дружба», полбочки бензина…
Избушка находилась в полукилометре от берега, к ней через захламлённый лес вела извилистая тоненькая тропа. Тропа эта, проложенная в обход упавших колод и выворотней, функционировала от силы месяц в году – до глубокого снега. Настоящая, «рабочая», тропа, по которой носили воду в избушку, таскали дрова и выносили мусор, была ровно в шесть раз короче и выходила на берег ближайшего притока реки – Дигдикана. Здесь на ручье находилась глубокая не замерзающая зимой яма, которая и снабжала обитателей избушки водой весь промысловый сезон. Эта же тропа служила и началом основного промыслового путика.
Нагруженные скарбом мужчины медленно отправились через высокоствольную захламлённую пойменную тайгу – урёму.
Триста килограммов вещей они вдвоём перетащили к избе за три ходки, а полбочки бензина вкатили на высокий речной берег.
Затем сняли с окон тяжёлые деревянные ставни, утыканные гвоздями (так защищают в тайге окна избушек от проникновения медведя), вынули засов из двери и растопили изготовленную из половины железной бочки могучую зимовочную печку. Затем Рюмин достал из лабаза матрасы, посуду и мешок с капканами и начал готовиться к промыслу.
Виталий Рюмин промышлял в тайге соболя больше пятнадцати лет и, хотя по меркам старожилов, имевших за спиной тридцать и более сезонов, считался «зелёным», всё равно был уже опытным охотником. Этот участок он получил от госпромхоза четыре года назад и уже покрыл сеткой троп с установленными на них капканами – так называемых путиков. С этих капканов он ежегодно снимал от тридцати до семидесяти соболей, половину которых сдавал в контору, а остальных продавал перекупщику за вчетверо большие деньги, нежели государству.