– Выпей. Я хочу быть уверенным, что дурманящая зараза не вернётся.
Воительница флегматично взяла флакончик и быстрым залпом осушила его, даже не поморщившись от горечи противоядия.
– Может, скажешь уже хоть что-нибудь? – развернув соседний стул, Рэксволд уселся рядом.
– Хватит и вчерашнего трёпа, – после тягучей паузы ответила Эрминия. – Я повела себя недостойно воина, позволив сердцу говорить за разум…
– С каких пор совесть и сострадание считаются чем-то недостойным? Если бы в тебе этого не было, я бы сейчас здесь не сидел…
Девушка покачала головой и взяла в руку бокал с прохладной водой:
– Лучше бы ты считал меня сгинувшей… Из гордой воительницы я превратилась в заплутавшую размазню, потерявшую к себе всякое уважение…
– Гордой воительницы… – со вздохом повторил Рэксволд. – Ты и правда блуждаешь… но исключительно в дебрях собственной души, где построила неприступный замок… Стала его королевой… Фундамент этой крепости заложил ещё «Апофеоз». Башни и стены возвели уже «Бездушные». Ты правишь в полном одиночестве, без подданных, без народа, без земель, даже не понимая этого. Встань наконец с трона и подойди к узким окнам… Видишь эти решётки? Это темница, Эрми… Не веришь? – он взял её руку и заглянул в глаза. – Тогда скажи мне… Когда последний раз ты радовалась цветам, так восхищавшим тебя после морозных далей? Куда пропала твоя живая улыбка, и помнишь ли ты её вообще? Как давно ты о чём-нибудь по-настоящему мечтала?
– Не надо, Рэкси, – девушка спешно отвернулась, выдернув ладонь из его рук.
Ассасин пнул ножку стула напротив, развернув его так, что Эрминия вновь встретилась с ним взглядом. Острый и прямой, как только что заточенная пика, взор убийцы не позволил ей вновь отвести глаз:
– Тебе нечего сказать? Тогда просто слушай… Я помню, как впервые увидел тебя в Храме Войны. Хмурую златовласую девушку, как и я, искавшую свой путь на поприще жизни. Ты стояла во внутреннем дворе, отряхиваясь после песчаной бури, а я, прислонившись к колонне, любовался каждым твоим движением… Мне чертовски повезло. Как обладателям парных клинков, нам достался единый наставник. Было тяжко сосредотачиваться на военном искусстве, когда рядом находился мой идеал красоты и грации… Но ещё сложнее – отрабатывать с тобой приёмы. Порой твои ледяные глаза завораживали меня, и я едва не пропускал атаку…
Вновь ощущая подкрадывающиеся слёзы, Эрминия стиснула зубы:
– Пекло… Зачем ты это делаешь?
Вместо ответа Рэксволд продолжил:
– А помнишь наш первый поцелуй? Низкая луна над спящим оазисом и ни единой души в округе… Никогда не думал, что суровая воительница может быть настолько нежной… Ты хотела этого. Знала, что я, в отличие от северных скотов, никогда не осужу тебя за чувственность. И для меня ты стала мурлыкающим котёнком. Для других же осталась рычащей тигрицей…
– Задери меня медведь, ненавижу тебя… – пряча влажнеющие глаза, прошипела Эрминия.
Ассасин тут же отвесил ей пощёчину:
– Ложь…
– Какого чёрта? – воительница, со времён детства никому не позволявшая такого отношения к себе, вскочила, потирая лицо. – А ну, извинись или я тебя…
– Ложь, – не дослушав её угрозы, Рэксволд встал и дал ей ещё одну пощёчину.
Разъярённая Эрминия выдернула кинжал из его ножен и, тяжело дыша, упёрла остриё в чёрный нагрудник.
– Сердце находится чуть ниже, – ассасин взял девушку за запястье и немного сдвинул клинок. – Вот так, – он едва заметно улыбнулся. – Если мне не вернуть моего котёнка, то я готов принять смерть от королевы-тигрицы, – после этих слов в воздухе раздалась третья пощёчина.
Дрожащее остриё прокололо броню – впилось в кожу, точно жало. Плоть металлу не конкурент. Даже небольшое усилие легко бы завершило начатое. Однако Рэксволд стоял неподвижно. Ещё и руки в стороны развёл. Монси Виррей однажды сказал: «Даже самый проворный тигр не сможет вырваться из железной клетки, в то время как любой котёнок с лёгкостью пройдёт между прутьями». Ассасин помнил это и готов был поставить на кон свою жизнь. Если она закончится здесь и сейчас, он уйдёт без сожаления, успев понять печальную правду: девушка, которую он когда-то полюбил, давно мертва.