Михаил описывал тот день — 14 ноября 1943 года. «…Мы с Федей находились на переднем крае. Участок обороны — сплошные болота и местами построены шалаши над землянками, как собачьи домики. У нас с Федей был такой. В нём можно только лежать или сидеть согнувшись. В 15 часов 30 минут со стороны противника начался обстрел нашего участка. Мы с Федей сидели на расстоянии друг от друга 0,5 метра, прислушиваясь к воющим снарядам. Здесь я потерял сознание, а когда пришёл в себя, увидел — землянки практически нет, всё разворочено, стоит сильный, удушливый запах дыма и пороха. Федя лежит неподвижно недалеко. Я подполз к нему, стал искать пульс. Пульс был, но его длинные ресницы закрывали его большие глаза и даже не дрожали. Я стал тащить его, но был не в силах. Тут к нам подбежали ещё два красноармейца, стали мне помогать. Я увидел, что Феде пробило правую лопатку и понял, что ранение смертельное. Он пришёл в сознание примерно минут через 20. Он узнал меня, сказал: «Как тяжело…» Слёзы покатились у меня из глаз, я понял, что он умирает. Федя назвал по именам стоящих рядом своих бойцов, назвал ещё какие-то имена, но мне они не знакомы. Потом он снова потерял сознание. До санчасти мы его не донесли… Для Феди был сколочен гроб, мы похоронили его на высотке в березняке, недалеко от гор. Колпино. Пишу вам точный адрес: левый берег реки Б.Ижорка, Красный Кирпичник Колпинского района Ленинградской области. Самая правая могила на офицерском кладбище… Федины медали «За оборону Ленинграда» и «За отвагу» я вам вышлю ценным письмом. Были у Феди две его фотографии, но девчата из санчасти их забрали и отказались вернуть»…
В 2004 году внучка Анны Александровны Дарья вместе с мужем Андреем ездила в Санкт-Петербург. Молодые люди попытались найти могилу погибшего в войну брата своей бабушки — по описанию из фронтового письма. Посёлка Красный Кирпичник уже давно не существует — стоят полуразвалившиеся, с выбитыми стёклами двух-трёхэтажные дома, и всё. Недалеко новый дачный посёлок… Ребята нашли похожее место — возвышенность с березняком на берегу Ижорки, недалеко от Колпино. Там — местное кладбище, где устроен уголок фронтовых захоронений в братской могиле. Среди многих фамилий есть и фамилия Волкова. Вот только инициалы не совпадают. Кто это — однофамилец Феди или, всё-таки, он? Ведь инициалы на простой деревянной табличке за десятилетия конечно же потускнели, затёрлись, смылись дождями… Если место захоронения определено правильно, то, видимо, это он — Фёдор Александрович Волков, 20-летний лейтенант, погибший в боях за освобождение любимого им Ленинграда.
После гибели Феди мать стала чахнуть на глазах. В семье к этому времени уже были тяжкие потери, но эту — смерть младшенького сынка, — она не смогла перенести. Стала болеть, часто ей мерещился свист за окном, она подхватывалась, выглядывала… Ждала! Ведь так насвистывал именно Федя. Наделённый многими талантами, он был лишён единственного родового — не имел хорошего голоса. Потому петь стеснялся, но научился красиво свистеть. И, возвращаясь вечерами домой, всегда насвистывал. А мать слышала издалека: «Федя идёт!»… Не прошло и года, как мать умерла — в 1944 году. Было ей, Фёкле Денисовне Волковой, в девичестве Котляровой, 65 лет.
Лето перед Залужным
Да, впереди — война. Но в 1938 году матери и отцу Волковым кажется, что все испытания позади. Жизнь налаживается. У старших дочерей хорошие семьи, растут дети. Денис уже офицер, Федя — лучший ученик в школе. Аня — юная выпускница педагогического техникума, готовится к своему первому учебному году, к своему первому классу. Но пока ещё в разгаре лето, и ей так хочется поехать в родную Бутурлиновку. Там — подружки, которые обязательно должны увидеть её учительницей! Там — сестра Мария и любимые маленькие племянники… Она очень любила приезжать сюда. И теперь, счастливая, весёлая, она едет провести лето в свой родной дом.
Сестра Мария и её муж Павел Нежельский обрадовались Ане, как всегда. Но на этот раз — особенно. Они собрались съездить в Ленинград, купить кое-что из одежды себе и детям. У них у всех, как у семьи железнодорожника, бесплатный проезд в любой конец страны, почему бы не воспользоваться.
Старшего сына Серёжу, которому было девять лет, они брали с собой. А младших — Валю и Ваню, — оставляли с Аней. Валя уже ходила в школу, Ване исполнилось пять. Но не только дети — огород, куры, корова оставались на двадцатилетнюю девушку. Да, взрослую вроде бы. Но ведь она, младшая дочь в семье, росла ничего не ведая и не зная по домашнему хозяйству. На этих работах всегда обходились без неё: всё делали старшие сёстры, брат, родители. Она только убирала в доме. Но Мария сказала, как всегда командным тоном: