Я очнулся в каком-то по-дневному светлом помещении, на темно-красном старом диване, с трудом открыв глаза. Надо мной склонились чьи-то лица, ждущие моего первого слова. Еще не до конца придя в себя, я воскликнул:
– Где дед?
Лица переглянулись и расплылись в улыбке.
– Какой? Мороз? – услышал я смешливый голос. Это сказала молодая женщина с короткой стрижкой.
– Ну, да… – у меня кружилась голова, я нетерпеливо потер лоб.
– Дед Мороз придет только ночью, и то, если ты был хорошим мальчиком, – рассмеялась незнакомка.
Наконец, взгляд мой сфокусировался, и я смог осмотреться вокруг. У дальней стены стоял небольшой стол, на котором красовалась маленькая декоративная елка, украшенная новогодними шарами и мигающими разноцветными гирляндами. По стенам были развешаны забавные плакаты и старые фотографии, рядом с диваном, на котором я лежал, находился столик с радиоприемником на нем.
– Где я? – я вновь вернулся к лицам: меня приветствовали двое мужчин и женщина, хотя в коридоре я слышал и другие голоса.
– На станции, где же еще? – ответила все та же незнакомка, – Я Ольга, а ты…
Я на автомате представился, вертя головой.
– А, так ты новый полярник! Добро пожаловать.
– Как я здесь оказался?
– Ты везунчик, – в разговор вмешался мужчина со сверкающим золотым зубом в челюсти, у него был низкий бархатный голос, – Мы нашли тебя после бури на складе, наверное, пилот в метели заблудился… хотя, если честно, мы не знаем. Но ты везунчик.
Я слабо улыбнулся, скорее из вежливости, чем из радостного осознания своего рождения в рубашке.
– Так что за дед? – вновь заговорила Ольга.
Я сел на диване, с трудом оторвав голову от подушки. У меня затекла шея.
– Какой дед? – спросил я. Наверное, она говорила про мой бред после очухивания. Что-то, кажется, снилось… но все как в тумане.
Девушка опять приятно засмеялась, и я улыбнулся ей в ответ, на этот раз по-настоящему.
Весь день меня инструктировали, когда я окончательно пришел в себя. Как пользоваться этим, куда нельзя ходить, куда можно. Все это в теории я знал, но теперь нужно было выучиться и на практике. К такому я был готов и, вроде бы, почувствовал… удовлетворение, что-то большее? Мне почему-то нравилось здесь, нравились эти люди и бесконечный снег за окном.
А вечером мы праздновали Новый год, с горячим вкусным чаем, шампанским и сладкими мандаринами. Мне было по-настоящему хорошо. Мы долго танцевали под старую музыку, и скоро я выдохся. Присев на диван, я заглянул в перемежавшееся уютными бликами окно и увидел бесконечную вечернюю пустыню снега. В небе равнодушно блестели звезды, но мне они казались тогда веселыми огоньками, приветливо подмигивавшими земле. Впереди тянулась призрачная линия тоскующего горизонта, и не было ни души. Только ветер порой заводил свою песнь, подтанцовывая самому себе, да снежинки блестели в дрожавшем свете огромной луны, такой манившей и вечной, как сам северный край… Нет, здесь точно что-то было, и оно было везде: в морозном воздухе, очищавшем голову; в глубоком снеге, таившем бесконечность; в голубизне утреннего неба и в синеве ночного, вдохновлявшего и такого знакомого, что оно становилось еще более таинственным; в моей работе и в той дороге, что мне предстояла. Может быть, это то, в чем смысл жизни любого человека: может быть, это счастье? Но что оно такое? Я смотрел вдаль, и вечерний пейзаж убаюкивал мою метавшуюся душу, которая наконец могла обрести недолговечный покой. Мне было тепло, в ушах звенела тишина грядущего дня, хотя комнату наполнила музыка. Но я был не здесь: я давно уже перенесся за прочные стены станции, окутанный снегами и засыпавший под живыми звездами свободного Севера, великого, бесконечного Севера, принимавшего меня в свои холодные объятия…
А счастье – это дом, новая книга, бенгальские огни и щекочущее ощущение скорого чуда… кто же это сказал?