– Вы свободны, – отрезал Буран, и словно что-то отпустило туго натянутую холодную пружину, снова можно было дышать. Пересекая комнату, Буран заглянул в потемневшее окно, осаждаемое отчаянной вьюгой.
«Сам Север произнес отречение», – вспомнил он слова отца. А вне стен дворца все так же плясал молитвенный танец ветер, вопрошая о своей судьбе. Буран открыл дальнюю дверь комнаты и вышел в длинный широкий коридор, направляясь в свои покои.
Солнце и Гесна все еще стояли посреди комнаты, остолбеневшие, не способные произнести ни слова. Гесна медленно перевела взгляд на младшего брата, и глаза ее взорвались такой злостью, что она не в силах была ее удержать. Царевна сорвалась с места, и, шелестя юбками, кинулась вон из комнаты. Она торопливо шла по темным коридорам, уставшим от буйства праздничной ночи, тихим и холодным, где, казалось, замерло само время. Наконец девушка добралась до огромного тронного зала, еще недавно сверкавшего золотыми огнями, покрытого серыми тенями ночи теперь. Как только царевна вошла в комнату, на троне у входа увидела своего отца, задумчиво склонившего голову, подпертую рукой, и глядящего куда-то вдаль. На лице его читалась тревога, своим дыханием подчинявшая волю. Мороз был здесь один.
– Отец! – крикнула она с порога. – Что происходит?
Царь медленно перевел свой задумчивый взгляд на дочь, оторвав голову от ладони.
– О чем ты?
– Я слышала, отец, как все ветра, все снега, все звезды пропели отречение! Сама природа противится воцарению Бурана. Сам Север! Вы нарушили его волю… Почему ты не остановил его? – царевна произносила эти слова громко, а голос ее трепетал от возбуждения.
– Я сам надел на него корону, – твердо ответил Мороз, прерывая дочь. Он взглянул на нее с гордым вызовом, – Ты же знаешь, что требуется повторное отречение… Мы услышали только одно.
– Но… это же был глас Севера, – тихо произнесла Гесна, качая головой, – Вы должны были прекратить церемонию.
Мороз вздохнул. В темноте незажженных огней он выглядел постаревшим, таким уставшим и тревожным, что все вокруг, казалось, не решается посочувствовать ему и потому молчит.
– Гесна, дочь моя… – начал он негромко, словно втолковывая что-то маленькому ребенку, – по правилам…
– Да забудь о правилах! – взорвалась царевна. – Мы все обречены! Никогда, слышишь, никогда еще голос Севера не звучал так громко, откликаясь в моей душе! Я знаю, нас ждет лишь отчаянье, я почувствовала недоверие Севера, оно душит меня, подступая к горлу… И не говори мне о правилах, я знаю их не хуже тебя! Что же теперь будет?
– А что еще я мог сделать? – вдруг вскричал Мороз, поднявшись с трона. – Я слишком стар, чтобы управлять государством! Кто еще мог занять трон? Ты? Ты, белоручка, ты, слишком правильная для такой темной игры? Или Солнце? Но ведь это не его дом, а эта чертова болезнь пожирает его изнутри, ее ему подарила эта женщина… Эта женщина обрекла его на такую жизнь! Кто, кроме Бурана? Я слышал отречение, не думай, что мне все равно. Но кто, кроме него? Кто может быть более достоин?
– Не он…
– Он! Здоровый, сильный, к этому его готовили, этим он живет! Или назначишь пажа на место Бурана?
Гесна потупила глаза. Мороз смотрел на нее, ярость и отчаяние выжигали его лицо. Он медленно опустился на трон, устало склонил голову.
– Борода моя еще не седа, но я истощен… Мне нужен преемник, он нужен народу, – тихо произнес мужчина. Его голубые глаза с белыми прожилками снега затуманились, его душа будто исчезла куда-то, покинув бренную оболочку. Гесна все молчала.
– Я была неправа, – наконец подала она голос, – Прости меня.
А в глубине замка, в темной комнате со звездами на потолке сидел Буран, устремившись взглядом в тишину неясных очертаний.
«Сам Север произнес отречение», – крутилось у него в голове, и эти слова становились громче и громче, наполняя все его сознание.
«Я готовился к этому всю мою жизнь и не могу потерять трон. Я достоин! Я знаю это, я достоин, как никто другой. Как мог Север так со мной поступить? Я буду бороться за свое предназначение. Как смели они не склониться?» – Буран встал с кровати и начал ходить по комнате, хватаясь порой руками за голову, чтобы унять свои гневные мысли, которые распаляли его чувства, – «Я царь, а не сопливый мальчишка! Эти жалкие глупцы пожалеют… Сам Север пожалеет о своих словах! Они увидят, каким царем я могу быть!»
Буран ходил по комнате все быстрей, все сильнее он злился. Его обступала тишина, шаги нового царя звонко отдавались в пространстве. Лицо Бурана искажалось в злобной гримасе и, наконец, он взорвался. В ушах его зазвенело безмолвие окружающего мира, кровь гулко пульсировала в голове. Бурану хотелось биться, сражаться, не терпелось применить силу, чтобы наказать призрачного врага, оскорбившего его. Он, словно ураган, пронесся по комнате, сбросил все со стола, превратил его в щепки, перевернул все вверх дном. Буран с силой ударил кулаком об стену, белая пыль вылетела из треснувшего камня, на который царь облокотился, обессилев. Он выпустил весь свой гнев, разворотив комнату, теперь тяжело дыша.