Это было так неожиданно и так страшно!
— Кыш!!! Пошла!.. — завопила Рио.
Птица тяжело захлопала крыльями и снялась с места, словно собираясь улететь, но вместо этого вдруг с удивительным проворством бросилась на неё!
Рио успела прикрыть лицо руками, но получила такой удар по голове, что сознание её померкло… Проваливаясь куда-то в темноту, она ещё увидела, как в комнату вбежала Орфа — простоволосая, в длинной ночной рубашке, — за ней ещё кто-то, и ещё… И свет погас…
…Очнулась она в своей постели. Возле кровати на маленьком пуфике сидел человек. Она узнала его: доктор Сибелиус. Он лечил всю малышню в Городе. За его спиной толпились домашние.
— Только постельный режим! — заявил Сибелиус, закончив осмотр. — И лучше в больнице. Травма может оказаться серьезной… Необходимо сделать снимок и всё такое…
Рио хотела возразить, но от малейшего усилия перед глазами плыли зелёные круги, а к горлу подкатывала тошнота. Откуда-то появились чужие люди, её переложили на носилки. Рио закрыла глаза — так было легче, и поплыла в темноту…
* * *
Госпиталь Св. Лаврентия — место светлое и тихое: несколько белых кубиков, разбросанных прямо посреди густого яблоневого сада; за садом — горушка, поросшая берёзами, осинками и молодым ельничком, понизу бежит ручей, довольно глубокий и прозрачный, студёный даже летом. Если подняться на горку — перед тобой как на ладони вся Зелёная Чаша: красно-коричневые островерхие крыши среди буйной зелени, вокруг — синяя подкова реки, и снова — зелень, зелень, зелень! — до самого края мира. И облака…
Ей не разрешали вставать, и она лежала, целыми днями бездумно глядя в окно, где купались в солнце незрелые ещё яблоки, и синева неба едва пробивалась сквозь листву. Почему-то ей было очень хорошо, словно она долго перед тем бежала, — на износ, до разрыва легких, — и остановилась, наконец, и бежать ей больше никуда не надо.
Потом к ней стали пускать посетителей — и яблоневая идиллия кончилась. Потянулась бесконечная череда тётушек: охи-ахи, корзиночки с печеньем, шоколад, и снова — ахи-охи… Все были с ней ужасно милы, ужасно болтливы и ужасно-ужасно скучны. Часами просиживая у её кровати, они вели бесконечные разговоры между собой: ей казалось — гигантские шмели залетели из сада и гудят, гудят, гудят… Она засыпала под их гудение, просыпалась, — они даже не замечали! Стоило бы пожаловаться доктору Сибелиусу, но — лень. Да и обидятся… И она снова засыпала.
Ей снились странные сны…
Она видела Долину — полчища тёмных всадников терзали её леса. Дикие, совсем не похожие на людей, они выжигали селения, убивая всё живое: человечье мясо выковыривали они из жёлтых, нарочно заточенных зубов длинными кривыми когтями, и кровь побеждённых бурыми комьями запекалась в их шерсти. Чёрной тучей, словно саранча, прокатились они по Великой Равнине, уничтожая жизнь — до последней травинки! — и вдруг исчезли…
И пришла тишина. Мёртвая тишина над огромной выжженной пустошью. Девочка навсегда запомнит ощущение этой тишины.
А сны продолжались…
Она видела, как первый раз над погибшей равниной восстало Солнце: сколько же долгих дней не могло оно пробиться сквозь клубы дыма! Но напрасно искало светило хоть единую пару глаз, в чьих глубинах нашли бы отсвет его лучи. Искала их и Луна, пришедшая вослед, но так и осталась одинокой в ночи, и холодные бесконечные выси вокруг, населённые облаками и звёздами, казались куда более обжитыми, чем беззвучная твердь у неё под ногами…
Первыми вернулись растения — сначала трава, потом деревья. Вернулись птицы… Немногие уцелевшие люди, — те кто успел убежать в горы, — не торопились возвращаться. Они выстроили в горах деревушки, и лишь редкие смельчаки спускались в Долину, рассказывая, будто по ночам там до сих пор можно услышать приглушенное конское ржание и гулкий мерный топот, словно движется куда-то несметная конная рать…
Однажды ей приснилось, будто она сама стоит ночью на верхушке одной из дозорных горных вышек, и до боли в глазах всматривается вниз, в Долину — и ей мерещатся огоньки костров: кто и зачем зажигает их?.. А другой раз она вдруг увидела себя сидящей у такого костра — и с нею были ещё люди, человек семь. Один из них, собирая сухие ветки на корм огню, наткнулся на странный череп. Неприбранные кости частенько попадались здесь, но этот — обугленный, приплюснутый, с косо вырезанными овальными глазницами, не принадлежал ни человеку, ни животному.
— Череп нигильга… — сказал кто-то, и нашедший испуганно отбросил ногой страшную находку.