— Каг-гла фон Гил-л-ленха-арт!!!.. — нестерпимо громко и раскатисто вдруг прогремело где-то под самым потолком, и эхо многократно ударилось о стены — и голос этот не мог принадлежать никому из находящихся в зале! — и многие божились потом, будто в самый этот момент сбоку от дверей на несколько кратких мгновений возник некто в белом парике и старинном камзоле, и ударил жезлом мажордома в каменный пол…
Буря распахнула окно, послышался звон разбитого стекла… Все закричали, повскакивали со своих мест, опрокидывая бокалы и стулья… Ворвавшийся ветер, гася свечи, подхватил со стола исчерченный белый лист с пентаграммой, и тот зловещей бабочкой вылетел в окно…
И вдруг… дали свет!
В ярких электрических огнях глазам потрясённых очевидцев предстала маленькая, насквозь промокшая горбунья в тёмном плаще с капюшоном, нагруженная дорожными сумками и чемоданами.
Несколько ошеломленная, она некоторое время молча исподлобья взирала на перепуганное сборище — многих поразили её огромные, удивительно яркие синие глаза, — а потом сказала:
— Лучше бы, конечно, кто-нибудь встретил меня на вокзале. Но всё равно — спасибо!..
(В этом месте — истерический смех и занавес…)
… Рио не знала, что месть — это блюдо, которое должно остыть, такие тонкости были ей не по возрасту, поэтому принялась за дядюшку сразу же.
Дядя Винки к этому времени прожил в доме Гилленхартов около пяти лет, лишь изредка отлучаясь куда-то по своим делам, и она достаточно хорошо изучила его привычки. Самым слабым местом противника была его страсть к обжорству. Ещё он любил дорогой парфюм, курительную трубку, красоток из кабаре «Фламинго», и свою красивую морскую фуражку — до того, как обосноваться в Зелёной Чаше, дядюшка четверть века прослужил капитаном небольшого торгового судна.
Фуражку и красоток обиженная племянница отложила на будущее, а вот с трубкой разделалась сразу, подсыпав в табак пороху. Дядюшка обычно курил на веранде, выходящей в сад, и сидя у себя в комнате возле открытого окна, Рио вдоволь насладилась его чертыханиями.
Но этого ей показалось мало… Когда-то Толстяк Дю по-приятельски поделился с ней секретом приготовления адской смеси, основным компонентом которой был горький перец. Настало время использовать полученные знания. Собственноручно приготовив приправу, — потом ещё с неделю слезала кожа на кончиках пальцев, — Рио терпеливо дожидалась подходящего момента. И он не заставил себя долго ждать… Как-то после обеда дядя Винки спустился в Кухню за добавкой. Шлёпнув себе на тарелку огромный кусок жареного мяса, украсив его зеленью и горкой гарнира величиной с маленькую Джомолунгму, дядюшка отвлёкся на мгновенье к пивному бочонку. Это его и погубило…
Присев рядышком на другом краю стола, Рио и Карапуз — брат не был полностью посвящен в детали преступления, ему отводилась роль зрителя, — чинно трудились над яблочным пирогом. Дядя, орудуя огромным ножом и вилкой, отправил в пасть первый кусок мяса, засопел, зачавкал… По его лицу градом катил пот — денек выдался жарким. Внезапно он побагровел и выпучил глаза.
— Что с вами? — испугалась тётка Матильда: она как раз присела напротив, чтобы выпить чашечку кофе.
Дядя замычал, не раскрывая рта, и замахал рукой — ничего, мол, не приставайте!.. Дети тихо прыснули со смеху.
— Может, водички? — не унималась Матильда. Втайне — и совершенно безответно — она питала к обжоре возвышенные чувства.
Дядя замычал еще яростнее и пропихнул в рот второй кусок — глаза его совершенно вылезли из орбит. Тогда Матильда — тоненькая, сухая, жеманная, — поднялась со своего места, дробно стуча каблучками обежала вокруг стола, и узкой ладошкой игриво пошлёпала дядюшку по необъятной жирной спине. Всё равно, что слона пощекотала соломинкой.
— А-ха-аа!.. — негодующе выдохнул дядюшка. Изо рта его вырвался язык пламени. — Ха-а… — нечаянно выдохнул он ещё раз, поворачиваясь в сторону назойливой помощницы, и огонь начисто слизал длинные локоны её парика.
— Караул!.. — завопила подлиза, срывая с головы опалённые остатки былой роскоши. Недолго думая, она бросилась к раковине и засунула голову под кран. — Хам!! Подлец!..
Не обращая внимания на её вопли, дядя Винки залил пожар во рту добрым глотком пива, и упрямо отрезал себе ещё мяса — не пропадать же добру!
Матильда, высоко подняв голову, с оскорблённым видом проследовала к выходу, неся в вытянутой руке обгоревший парик. Её каблуки высекали из каменного пола искры.