— Каггла, милая, как я рада видеть тебя здесь! — склонившись, она на секунду прижалась щекой к её лицу, и Каггла уловила тонкий аромат. — Мы с сестрой здесь уже месяц, но, к сожалению, ей придётся скоро уехать в Милан… А меня вот уговаривают остаться, — и она кивком головы указала на Маму.
— Да, в Театре нужна хорошая пианистка, — подтвердила Мама, пододвигая к себе кофейник.
— Боюсь, Элен, я не смогу принять твоё предложение: ты ведь знаешь, сестра не хочет искать другого аккомпаниатора… Тем более, что мы всю жизнь выступаем вместе. Вот если бы она тоже осталась здесь, но — увы! — в Милане у неё контракт, — разговаривая, Кора уселась рядом с горбуньей.
С сестрами Амстьен Каггла познакомилась прошлой зимой в Париже на одной из богемных вечеринок. Зелла ей не понравилась: голосом она обладала поистине чудесным, но характер у неё оказался «звёздным». Зато Кора сразу пленила искренностью и обаянием. Совершенно околдованная ею, Каггла согласилась написать её портрет, и провела несколько недель, наслаждаясь тонкой, изысканной красотой. Тогда-то, кстати, на правах члена семьи она и пригласила сестёр в Лостхед.
Теперь же, заметив, как менялось лицо Красавчика, когда он смотрел на её прекрасную соседку, она вдруг горько пожалела о своем приглашении. Почти физически ощущая исходящую от Коры волну очарования, она еще острее чувствовала свое собственное убожество, и ей хотелось исчезнуть. «Зачем я только приехала сюда!..»
Закончив чаепитие, многие перешли на открытый воздух в сад, и Каггле невольно пришлось подчиниться общему течению. Расположились в беседке; горбунья заняла место у выхода, немного поодаль от остальных. Она всегда старалась держаться особняком. Выбранная позиция позволяла ей незаметно наблюдать за окружающими и, конечно, от неё не укрылось, какими глазами смотрел на Кору Даниэль, как он пытался словно бы невзначай завладеть её рукой…
На веранде зашёлся кашлем толстяк в старомодных бакенбардах — Каггла видела его раньше в столовой. Теперь он курил трубку и, очевидно, что-то было не так: она успела заметить в окне наверху сияющую физиономию Мэрион — девочка явно устроила толстяку гадость! Она улыбнулась племяннице и незаметно погрозила пальцем, а потом потихоньку покинула беседку и поднялась к себе.
За окном её комнаты радостно и громко свистели птицы. «Хорошо вам…» — подумала горбунья. Рухнув на кровать, она уткнулась лицом в подушку. Рука нащупала что-то твёрдое: дорожная Библия. Открыла наугад, пытаясь найти утешение в строках. «Возлюби ближнего своего, как самого себя… Господи! Да как же мне себя-то полюбить?.. Тело мое — храм твой, Господи, но почему вместо светлых стен душа моя заключена в гробнице? Почему руины эти — прибежище мое?… Почему? Зачем испытываешь меня?.. Дар чудесный Ты вложил в мои руки, глаза мои наслаждаются красотой мира, созданного Тобою, холсты мои воспевают её, но я, Господи, не принадлежу ей… И я — ненавижу её!..»
— Зачем же по каждому пустяку тревожить Всевышнего? — раздался вдруг знакомый спокойный голос.
Каггла подняла голову от подушки: в кресле у окна сидела черноволосая женщина. Её неожиданное появление, словно из неоткуда, неприятно удивило художницу.
— Как вы сюда вошли? Уйдите, я хочу побыть одна…
— Разве тебе действительно хочется одиночества? — удивилась незваная гостья. Она встала и, подойдя, села рядом. Каггла вдруг ощутила страх. — Не бойся меня! — вкрадчиво приказала та, и взяла девушку за руки: прикосновение гостьи было неприятным — пальцы слишком гладкие и прохладные, словно в перчатках из змеиной кожи.
— Что вам тут надо? — нервно повторила Каггла.
— Воздержание телесное — полезно для здоровья, а вот не исполненные желания порой разрушают душу, верно? — не обращая никакого внимания на её волнение, проговорила женщина. Глаза гостьи точно гипнотизировали свою жертву, и Каггла чувствовала, как исчезает страх, и вместе с ним — уходит ощущение собственного «Я». — Мы могли бы заключить обоюдовыгодную сделку…
— Кто вы на самом деле? — прошептала Каггла, зачарованно наблюдая, как сквозь красивые черты черноволосой проступает её истинная суть. Но наваждение тотчас исчезло.
— Узнаешь. Когда-нибудь… А сейчас тебе важно знать только одно: я многое могу. Ну, так как? — она выпустила её запястья, и горбунья тотчас машинально вытерла ладони об одежду. Гостья заметила этот жест, и уголок её рта чуть дернулся.