«Большая суббота» этого лета собрала на редкость богатую коллекцию знаменитостей, и Каггла с некоторым удовольствием отметила, что на неё обращают не меньше внимания, чем на звезд кино или эстрады. За какие-нибудь полчаса ей представили около дюжины поклонников её творчества, жаждавших личного знакомства с мастером. Бокал превосходного шампанского и прекрасная музыка — вечер сопровождал знаменитый симфонический оркестр из России — окончательно подняли её настроение. И она позволила себе расслабиться, не думать о себе, не ощущать себя, — так, словно бы стала совсем другим человеком, смеха ради нацепившем странный маскарадный наряд. Глаза её засияли, лучась неведомым светом, придавая ей волшебный облик, и многим в тот вечер казалось, что за спиной у неё — просто сложенные крылья.
Но вдруг знакомый женский голос прошипел прямо в ухо:
— Не обольщайся: ты для них — всего лишь забавная умная обезьянка!
И крылья снова превратились в горб.
Каггла резко обернулась, но обидчица уже смешалась с толпой. Горбунья бросилась за ней вслед, расталкивая встречных и на ходу бормоча извинения. Её душила бессильная ярость. Она готова была убить! — и неизвестно, каким скандалом закончился бы этот вечер, но на её пути возник официант с подносом. Бедняга не успел увернуться и все двенадцать бокалов дружно поехали прямехонько в сторону какого-то черноволосого молодого мужчины. Тот ловко отскочил, и налетел на виновницу происшествия.
— Простите… — сконфуженно прошептала горбунья.
— Пустяки! — весело отозвался он, и наградил её такой улыбкой, что ее гнев мгновенно улетучился.
Официанты быстренько кинулись собирать осколки, а незнакомец, продолжая улыбаться, сказал:
— Теперь вы моя должница! Придется вам подарить мне вальс…
— Но я никогда… никогда не танцевала! — испугалась Каггла. — Это невозможно!..
Но он уже подхватил её и закружил под звуки бессмертного творения Штрауса.
— Макс Линд. Журналист, — представился он, когда стихли последние аккорды.
— Вы — итальянец? — предположила она, с любопытством разглядывая его смуглое лицо, обрамленное модной бородкой. Этот Линд определенно вызывал у неё симпатию.
— О, в моих жилах течёт кровь многих племён, — с живостью отозвался он. — Испанцы, арабы, немцы, ирландцы… Итальянцы тоже были в числе моих предков. Я — дитя мира! — и он снова наградил её ослепительной улыбкой. — Но, если верить слухам, ваша генеалогия представляет куда больший интерес!
Они проболтали весь остаток вечера. Макс был очень мил и остроумен, Каггла чувствовала, что ему в самом деле интересно, и в том не было никакой фальши или снисходительности, но всё равно ей было прескверно: она постоянно ожидала мерзкого шепотка за спиной… Глаза её невольно блуждали по залу, и она почти не понимала иногда, о чём он рассказывает.
— Вас что-то тревожит? — участливо спросил Линд, заметив её состояние.
— Нет, — соврала Каггла и вздрогнула: та, которую она искала, сидела прямо против неё на маленьком диванчике у стены. Её глаза смотрели холодно и дерзко, она словно бросала ей вызов!
— Что с вами? — голос Линда вернул её из бездны. Каггла почувствовала прикосновение его теплой руки.
— Всё нормально, — и добавила, желая отвлечь его внимание: — У вас красивый перстень!
— Фамильная драгоценность, — небрежно пояснил он, и тут же совсем иным тоном спросил снова: — И все-таки, что же вас так беспокоит? — пытаясь её расшевелить, он предложил вдруг: — Хотите, я вам погадаю? Моя прапрабабка по матери была цыганкой! — и со смехом перевернул её кисть ладонью вверх.
Он нёс какую-то милую чепуху, но она не слушала, хотя её обидчица исчезла.
— Вам сделали какое-то предложение. Очень необычное!.. — вещал между тем Линд. — Но линии говорят, что вам не стоит его принимать.
Каггла почувствовала, как на неё накатывается огромная усталость.
— Извините, мне пора, — проговорила она тихо. — Было очень приятно познакомиться с вами. Вы — милый. Но мне, правда, пора! — и, высвободив свою руку, встала и направилась к выходу.
Линд что-то ещё говорил ей вслед, но его слова вязли в наполненном музыкой пространстве, и она почему-то уже забыла о нём, и не понимала: что это за люди вокруг, и почему им так хорошо, и зачем она здесь, и почему всё плывет в глазах?.. Близкая к обмороку, она покинула вдруг ставшие душными залы, и выбралась наружу.
Ночь бросилась ей в лицо яркими звёздами, свежая прохлада вернула ясность рассудка. Усталость сменилась отрешенным спокойствием человека, принявшего после мучительной борьбы окончательное решение. Теперь всё просто, всё ясно.… Из темноты возникла знакомая фигура — Каггла поняла, что ждала её появления.