— Теперь можно! — сказала наконец та, что привела ее сюда.
* * *
Четыре откормленные вороны весьма нахального вида мирно дремали на ветвях крепкого раскидистого дуба, росшего посреди огромного луга на краю гнилого болотца. Высоко в небе плавилось солнце, в траве сонно стрекотали кузнечики, а вдали, в дрожащем знойном мареве густел дремучий лес.
Вороны что-то изредка хрипло бормотали сквозь дрёму, кляня жару, как вдруг из недр голубых раскалённых небес вывалились два больших продолговатых предмета и, со свистом рассекая сгустившийся от жары воздух, шумно плюхнулись в коричневую жижу болотца… Сон разом улетучился и четыре пары блестящих глаз с нетерпеливым любопытством уставились на непонятное, внимательно наблюдая, как на топкий берег выбираются двое, облепленные грязью и болотной тиной.
— Это просто две гр-рязные девицы! — разочарованно объявила одна из ворон.
— Гр-рязные! Гр-рязные!.. — подтвердили её подруги.
— Навер-рняка они не из пр-риличных семей! — продолжала свои умозаключения первая, и карги принялись оживленно обсуждать возможную родословную нелепых пришелиц, не стесняясь в своих предположениях.
Злобно отплёвываясь, одна из них, что была постройней, начала стаскивать мокрые одежды, и вдруг, неестественно высоко подпрыгнув, поймала одну из беззастенчивых сплетниц за хвост.
— Вот и обед! — злорадно сказала она. — Гляди, какая жирная пташка!
— Я не так жирна, как кажусь! — запротестовала несчастная птица.
Три другие, нервно каркая, грузно поднялись в воздух и улетели, тяжело хлопая крыльями.
— Если бы вы знали, какой гадостью я питаюсь! — проникновенно продолжала ворона, провожая улетевших тоскливым взглядом.
— Ничего, мы не из брезгливых! — утешила её охотница.
Каггла, расстелив мокрую одежду на траве, поморщилась:
— Ты будешь её есть?
— Уже ем, — отозвалась спутница, крепкими зубами откусывая вороне голову.
Кагглу передёрнуло от отвращения. Она внимательнее присмотрелась к своей наперснице: грязная, со спутанными мокрыми волосами, из которых торчали гниющие водоросли, с губами, измазанными птичьей кровью, искусительница утратила свою красоту и больше напоминала безобразную ведьму. «Небось, ведьма и есть!..» — подумала Каггла. Но отступать теперь поздно.
— Мы немного промахнулись, — сообщила черноволосая, продолжая жевать, и ткнула грязным пальцем в сторону леса. — Нам надо во-он туда!..
Просушив одежду, они кое-как привели себя в порядок, и снова отправились в путь.
Когда они, наконец, вступили под сень векового леса, Каггла была потрясена: молчаливые гигантские деревья неохватной толщины вздымали свои кроны на немыслимую высоту, так что шум трепещущих листьев почти не был слышен внизу у подножий. Их узловатые ветви изгибались причудливыми волнами, а могучие корни, толщиной с человека, переплетаясь, уходили в землю до самого её сердца.
— Сколько же им лет? — зачарованная суровой красотой, прошептала горбунья.
— Они родились очень давно… — приглушённо отозвалась спутница, в её голосе слышался благоговейный трепет.
Они брели, с трудом пробираясь через древесные волны корней и молодую зелёную поросль. Каггла вдруг увидела странного зверька, в локоть высотой, одетого в блестящую коричневую шубку. По виду он смахивал на бобра, только вот ярко-жёлтые глаза его были чересчур большими и круглыми. Эти глазищи очень заинтересованно рассматривали путешественниц. Её товарка тоже заметила зверька и схватила палку.
— Кусачий? — испугалась горбунья.
— А то! — сердито отозвалась черноволосая. — Это — Грызля. Укусит, потом всю жизнь будешь только правду говорить.
Прикинув возможные последствия такого неудобства, Каггла тоже вооружилась, но Грызля всё равно последовала за ними, держась на расстоянии. Напрасно девицы по очереди грозили ей палками всякий раз, когда, оглядываясь на неё, спотыкались о камни: она только уморительно пищала в ответ:
— Брехушки! Брехушки! Брехушки!.. — и строила рожи. Потом ей это надоело, и она отстала.
Проплутав по лесу, они вышли на поляну, где торчал большой пень.
— Теперь гляди в оба! — предупредила провожатая.
Каггла замерла на месте. Лес тоже выжидающе притих… Со всех сторон из зелёных глубин таращились на них чьи-то призрачные глаза. Или ей так только казалось?.. Внезапно вверх взметнулись комья земли, и со всех сторон к ним устремились ожившие корни, на ходу увенчиваясь шипящими змеиными мордами. Каггла оцепенела… Ведьма вырвала клок волос, и прошептала какое-то заклинание: тут же всё исчезло-успокоилось, как и не было!.. Ведьма шагнула к пню, но из густых ветвей сверху бесшумно спланировал крылатый, обросший рыжей шерстью козёл, и недобро выпучил красные зенки, преграждая ей путь.