– Ты что балда, Сотню не узнал, что ли? – хриплым басом спросил его мужчина и ткнув палкой по обуви Аскольда прошёл в кафе.
– А это что ещё за человек? – подумал Аскольд и зашёл вслед за ним.
Сотня уже сидел за самым крайним столом у окна и пил чёрный кофе, который ему одному из всех клиентов наливали бесплатно. Да, это был именно тот самый легендарный, последний из могикан, из полублатного мира прошлого кому удалось выжить в этом горниле времени. Их осталось то, единицы … Те, кто ещё помнили старых воров, те кто считались с законами тюремной жизни и знали множество байков, от которых кровь леденила душу у простых смертных. Последним пристанищем этого старика была знаменитая советская столовая в Меняйлов граде. Он был и последним кто покинул её, после того как всё здание, в котором находилась эта столовая распродали под всякого рода мелкие магазины. Совсем рядом с трассой находился небольшой спальный район, где и жил он в своей однокомнатной квартире с видом на трассу. Он давно оставил свою семью и перекочевал в эту квартиру, завещанную ему своей матерью. К моменту, когда Аскольд запустил своё кафе это был уже совсем старый и измождённый человек, который правда не гнушался, несмотря на потерянное здоровье опрокинуть в себя литр или полтора алкоголя. Однако, как позже открыл для себя Аскольд, как и многое другое, с ним и его братьями этого человека связывала старинная дружба и оказавшись совсем один в пустой квартире Сотню стала одолевать чёрная тоска. Он совсем было забыл про Аскольда и его братьев, когда как-то в очередной раз прогуливаясь вдоль трассы увидел издалека новое кафе с яркой крышей. Зайдя внутрь он не сразу узнал хозяев, а когда вспомнил их, то с того времени стал каждый день приходить к ним в гости, а бывало и оставаясь здесь по несколько суток, благо кафе было круглосуточное. Теперь для него весь персонал кафе по сути был одной большой семьёй.
Но вот наконец до Аскольда стала доходить суть всего то, что он видел и ощущал, и первое это то что он, по всей вероятности, должен знать этого, дикого старика, как он прозвал его про себя, ровно, как и всех остальных. Постепенно он начинал здраво что-то соображать и из поломанных, рваных пазлов начала создаваться единая картина новой реальности, из которой он понял вскоре, что он хозяин этого заведения, а также то, что у него есть один умный и серьёзный брат, и брат не совсем адекватный. Ну, и всё остальное, что окружало его вокруг. В силу своего ума Аскольд вскоре начал разбираться в сложном механизме окружающего нового мира.
Он сел за стол к Сотне и одна из его работниц несла ему уже стакан горячего чёрного чая, вкус которого поразил Аскольда от всего сердца.
– Слышал про ту газель, что у свалки сутки стояла? – спросил его Сотня.
Аскольд кивнул головой, хотя и не знал о чём идёт речь.
– Думали, что спали те двое, которые были в газели, а у них перья в боках. Менты говорят, что пасли их ещё с юга. Бабки сняли и документы.
– Понят-но, – поперхнувшись чаем ответил Аскольд, поняв, что речь идёт о смерти людей.
И только сейчас Аскольд понял одну вещь, самую главную наверно для себя. Ему нужно привыкать к раздвоенному сознанию, к пониманию того, что есть Аскольд этого перевёрнутого для него мира и есть Аскольд, который остался в том будущем, где была его Лина и всё то, что было близко и понятно ему.
– А недавно Вольта посадили за наркоту, – продолжал вещать Сотня своим хриплым басом, – Дурак, на старости лет сиди да не парься, а он всё туда же…
– Да – глухо ответил ему Аскольд, вообще не понимая о чём идёт речь.
– Да ты тоже походу, того стал, как брательник твой – сказал Сотня.
– Какой?
– Долбанутый, – подытожил Сотня.
–Будешь тут такой. – подумал Аскольд и тут почувствовав головокружение, резко встал и направился в комнату.
– Что это с ним? – спросил Сотня у женщин.
– -Переутомился видать, – ответила толстая, – Итак без отдыха, а тут братец его постоянно что-нибудь да учудит. Вот давеча как. Зашёл в котельню нашу, а к вечеру привозит братец его эту шалаву, как её – Анчютка. Привозит на промысел. Анчютка то эта, без слёз на неё не взглянешь. Опухшая вся от водки, вечно пьяная, с синяками, грязная, вонючая. Тьфу … – сплюнула в сердцах баба Люба, как звали её все в кафе.